Книга Кутузов - Алексей Шишов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«А что? неприятель где? не видать еще его?»
На третий день, после свидания с корпусными командирами, он был весьма весел, ибо они донесли, что собраны все усталые, что все в полках в порядке. (Ему подана за обедом прекрасная уха из стерлядей.
«Откуда рыба эта?» — спросил он. «Калужские купцы прислали, — был ответ, — и обещались доставлять такую каждый день». — «Ну, спасибо им. Видно, что мы теперь дома у себя»).
Это сражение разбудило беспечно спавшего на пепле Москвы Наполеона. И на другой же день 7 октября неприятельская армия начала выступать из Москвы. Хитрый фельдмаршал, хотя наружно и показывал, что он восхищен этою победою, в самом деле не мог простить себе того, что он послушался краснобая Беннигсена. У них уже давно начались нелады, а тогда они явно рассорились. Вскоре после 7 октября Кутузов, споря с начальником своего штаба, очень ласково заметил ему:
«Мы никогда, голубчик мой, с тобою не согласимся; ты думаешь только о пользе Англии, а по мне, если этот остров сегодня пойдет на дно моря, я не охну».
Идем вперед, с нами Бог…
Поражение Мюрата разрушило все мечты, прекратило все недоумения медлившего в кремлевских стенах Наполеона. Как бы в отмщение им за тайные свои страдания, за столько обманутых надежд в продолжение своего в них пребывания, он приказал подорвать их — бессильное мщение, омрачившее еще одним пятном грозную драму великой его жизни!
7 октября армия французская оставила Москву и устремилась на Калугу, в надежде обойти слева наш Тарутинский лагерь и успеть прежде нас занять ее. Но Кутузов, вовремя извещенный, благодаря в особенности бесстрашному Сеславину, оставил 11 октября свой навсегда знаменитый лагерь, при Тарутине и 12 пришел с армиею к Малоярославцу, где уже с рассвета кипел кровавый бой у Дохтурова с вице-королем Итальянским. Этим уничтожено последнее покушение Наполеона приготовить себе отступление путем, от войны еще не потерпевшим.
18 (октября). Мы отправились в путь ранним утром и остановились на ночлег в Медыни. Армия продолжила свой марш к Кременскому, где разместилась главная квартира фельдмаршала Кутузова. Нужно признать, что этот одноглазый старик удачлив.
Неприятель обратился в бегство, не будучи разбитым. Не составляет особого труда убивать и брать в плен бегущих. […]
31 (октября). Армия провела весь день в Лабково, чтобы передохнуть, поскольку люди очень устали. Мне кажется, что фельдмаршал нуждается в отдыхе и императору следовало бы уволить его в отпуск. Все идет хорошо. Платов взял 25 пушек и 800 пленных, а Витгенштейн — шесть тысяч. Мы одни остаемся в полном бездействии. Это невыносимо. Беннигсен возмущен ленью Кутузова.
На одном из маршей Кутузов на дрожках подъехал к Семеновскому полку, впереди которого ехали верхом Посников, я и другие ближайшие офицеры, объявил нам, что перехвачен курьер, везший известие к Наполеону о Маллетовском заговоре, возникшем в Париже. Рассказав подробно обстоятельства этого дела, он прибавил:
«Я думаю, собачьему сыну эта весточка не по нутру будет. Вот что значит не законная, а захваченная власть!»
Кутузов был вообще красноречив; но при солдатах и с офицерами он всегда говорил таким языком, который бы им врезывался в память и ложился бы прямо на сердце.
К Красному мы пришли днем раньше французов и остановились было на большой дороге. Но Кутузов рассчел, что эта ширма может служить и западнею для Наполеона, и бесславием для Кутузова, ежели первый успеет прорвать ширму и уйти в глазах «спасителя отечества», ибо нельзя остановить целую армию. Он выбрал среднее: отошел в сторону версты три, оставляя дорогу в виду у себя, чертил в уме, как нанесть ему удар сильнее обыкновенного…
Но пламенный князь Кудашев, зять его и советник, горя желанием — одним ударом решить судьбу Наполеона и России, установился на самой дороге, или, как говорится, лоб в лоб Наполеону! Я, по привычке, обскакал эту линию, и Кудашев поручил мне просить светлейшего придать ему войска, но что он ручается честью разбить все наголову и не выпустить ни души.
Едва я сказал фельдмаршалу, как он закричал на меня:
«Скачи ты к этому… скажи ему, чтобы он сию же минуту оставил свое предприятие и очистил дорогу. Он ребенок и думает, что это идет дело с обыкновенным человеком, а не знает того, что его ожидает. Мы имеем дело с Наполеоном! А таких воинов, как он, нельзя остановить без ужасной потери. Для нас довольно и очень довольно выгнать его из России и уничтожить посреди бегства».
«Победа совершенная…»
Наполеон отступал с невероятною поспешностью, опасаясь быть настигнут нашею армиею прежде перехода за реку Березину. Но опасения его были напрасны, и хотя точные были сведения о неприятельской армии, фельдмаршал не трогался с места, правдоподобно, с тем расчетом, что далекий путь, усиливающаяся зима, свирепствующий голод и предстоящая борьба при Березине, без содействия главной армии приведут французское войско в состояние, близкое к разрушению.
Копыс. 20 ноября (2 декабря) 1812. […]
Я знал давно, что фельдмаршала считают человеком хитрым, но его наружность показывает доброту и откровенность. Он лишился глаза от пули, ему около шестидесяти лет, он говорит свободно по-французски, а его выговор сдается на немецкий, в его лице я видел поступки и обращение истинного патриарха!
Я также, может быть, нахожу его и хитрым, но вся его хитрость в честном смысле: он образован и хорошо понимает человека! Особенно есть один человек, которого фельдмаршал узнал и понял так хорошо, что привел его прямо в западню, из которой он вряд ли и вырвется. Князь все свои дарования посвятил Отечеству, но ничего не сделал для приобретения себе имущества и хотя он давно занимает весьма важные места, а все небогат!
В военное время он самый попечительный полководец; в Петербурге он наилюбезнейший человек, ищущий общественных удовольствий. Он всегда любил французов, и если теперь ведет против них неслыханно убийственную войну, то этого хотел Наполеон. […]
Копыс. 30 ноября (11 декабря) 1812. […] Фельдмаршал Кутузов мне сказывал, что давно уже поняли характер и даже сумасбродство Наполеоновы; что все были в том уверены, что он, перешедши Неман, не остановится, но устремится по обыкновению к дальнейшим завоеваниям. Ему уступали столько пространства, сколько было нужно для того, чтоб истомить его армию, ослабить и победить ее усталости или голодом; притом надеялись, что суровость климата и совсем ее уничтожит. […]
