Книга Мое самодержавное правление - Николай I

* * *

В течение минувшего лета Мехмед-Али, в существе уже независимый повелитель Египта, продолжал свои приготовления к наступательной войне против султана. Уже он переступил через границы подвластных ему областей, и сын его, Ибрагим-паша, вошел завоевателем и бунтовщиком в соседние провинции.

Уже войска султана отступали перед ним, и все местное население призывалось к восстанию. Ибрагим не таил намерения отца своего: сокрушить державу, управлявшую мусульманами со времен Магомета, и, если нужно, проникнуть до Константинополя, чтобы ниспровергнуть колеблющийся трон султана.

Он гласно возвещал преобразование Турецкой империи, отмену всех европейских нововведений и возврат к обычаям и одежде предков. Турки, недовольные этими нововведениями и униженные последней войной с Россией, охотно внимали его обещаниям и лишь весьма слабо защищали интересы своего монарха, неуместными переменами почти совсем утратившего народную любовь.

Армия его, худо устроенная и худо управляемая, отступала перед египетской, и частые побеги увеличивали силы противников. Англия и Франция только на словах сулили Порте свою помощь, но ничем не старались остановить вторжение Мехмеда-Али.

В этом положении дел наш великодушный император возобновил прежний свой вызов прислать Турции вспомогательное войско и пригласил Англию и Францию способствовать действительными мерами к предупреждению падения Порты Оттоманской. Обе сии державы, не отказывая прямо, отвечали уклончиво и употребили свой вес у Дивана лишь для того, чтобы понудить его отклонить предложение императора Николая.

Все, чего удалось нам достигнуть, ограничивалось просьбой Порты о посылке с нашей стороны в Египет лица для переговоров. Выбор государя пал на генерала Н. Н. Муравьева, долго воевавшего за Кавказом и изучившего обычаи и характер турок. Сев в Крыму на фрегат, он проплыл через Босфор и Дарданеллы в Александрию и был принят Мехмедом-Али со всеми внешними знаками почтения и даже преданности русскому царю.

Их переговоры ведены были в тайне и вне интриг иностранных консульств. Муравьев, сознавая все достоинство роли России в этом деле, требовал прекращения военных действий и покорности султану, обещая взамен свои услуги у Порты для полюбовного соглашения и забвения прошлого.

Мехмед-Али согласился и, рассыпаясь в уверениях уважения и доверия, отправил Ибрагиму приказание остановить всякое дальнейшее движение. Таков был почти неожиданный успех той миссии: Ибрагим приостановился, и турки могли оправиться.

Но, к несчастью, подозрительность и зависть Англии и Франции испортили дело через посылку в Египет Галиль-паши, того самого, который приезжал в Петербург благодарить государя за Адрианопольский мир. Корабль, на котором прибыл Галиль-паша, бросил якорь возле фрегата Муравьева.

Не сносясь с Муравьевым, Галиль-паша преклонился перед Мехмедом-Али и не скрыл всех опасений Дивана, а через то познакомил честолюбивого врага с выгодами его положения и со слабостью средств, которыми владел султан. Муравьев воротился через Константинополь в Россию.

Порта заметила, к сожалению, слишком поздно свою ошибку, а Англия и Франция обрадовались, что им удалось уничтожить покровительственное влияние России. Вскоре за тем турецкий агент был принужден оставить Египет, и неприятельские действия возобновились.

1835 год[335]

В начале весны 1835 года Государь рассудил ехать в Москву. Отправившись туда 26 апреля, мы по дороге останавливались: в Колпине – для обозрения основанного там Петром Великим и во многом улучшенного императором Николаем завода; в одном из прежних военных поселений, обращенном теперь в казармы для Гродненского гусарского полка; в Новгороде – для осмотра гвардейских драгун и, наконец, во вновь учрежденном иждивением графа Аракчеева и названном по его имени кадетском корпусе, где государь присутствовал при ужине воспитанников.

Спустя несколько дней после нас приехали также в Москву сперва императрица с великим князем Константином Николаевичем, а потом великие князья Николай и Михаил Николаевичи, восхитившие народ особенно тем, что они выезжали одетые в национальные костюмы.

Время стояло прекрасное, и 1 мая, в день гулянья под Сокольниками, императорская фамилия смотрела на стечение экипажей и пешеходов из павильона, выстроенного для этого случая в середине рощи, а потом сама каталась в экипажах по аллеям при радостном «ура» толпы.

Прямо с этого гулянья двор переселился на дачу, купленную государем у графини Орловой, откуда открывался очаровательный вид на Москву-реку, на орошаемые ею луга и на весь город. Обширность дома и его пристроек позволила и всем нам тут же поместиться; только, к сожалению, со следующего дня начались холода, ветер, дожди и даже снег, заставившие нас пожалеть о рановременном переезде из Кремля.

При такой погоде жизнь на даче не представляла никаких удовольствий, и потому их старались возместить балами, спектаклями и большими или меньшими собраниями у императрицы.

Между тем время у государя шло в Москве своим порядком. Высочайшее внимание было обращено в особенности на кадетский корпус, на университет, на украшение города и на поправление отставшего несколько в выправке и движениях армейского корпуса под командою князя Хилкова.

Кроме того, государь каждое утро ездил в Кремль для приема военного генерал-губернатора с бумагами и прочих лиц, имевших к нему доклады, а потом в час сходил на площадь перед дворцом для присутствования на разводе. Здесь государя забавляло ставить трех младших сыновей своих на линию вместо офицеров, к большому наслаждению публики, ежедневно собиравшейся сюда во множестве, в экипажах и пешком.

Императрица со своей стороны часто посещала и подробно осматривала Воспитательный дом и девичьи институты, перешедшие в ее благодетельное заведование по наследству от покойной императрицы-матери.

В это же время наступил в Москве срок публичной выставки мануфактурных и фабричных изделий, которая была устроена с большим вкусом и изяществом в доме Дворянского собрания, при единодушном стремлении всех фабрикантов отличиться перед своим царем. Императорская чета несколько раз с величайшим вниманием осматривала всю выставку, расспрашивая производителей о каждой мелочи и ободряя их своим поощрением.

Наконец государь, чрезвычайно довольный виденным, призвал к себе всех главных экспонентов и, изъявив им свою благодарность за успехи их производств, прибавил, что теперь, когда промышленность получила надлежащее направление и может лишь идти к дальнейшему еще развитию, необходимо и правительству и фабрикантам обратить свое внимание на попечение о рабочих, которые, ежегодно возрастая числом, требуют деятельного и отеческого надзора за их нравственностью, без чего эта масса людей постепенно будет портиться и обратится наконец в сословие столько же несчастное, сколько опасное для самих хозяев.