Книга Мао Цзэдун - Александр Панцов

В конце концов к началу лета 1934 года положение сложилось безвыходное. Вот как характеризовал его Артур Эверт: «Вследствие непрерывных боев и недостаточных трофеев наши запасы боеприпасов значительно сократились. Наши потери огромны. Дезертирство растет». В мае секретариат ЦК принял решение начать подготовку к эвакуации основных сил Красной армии из Центрального советского района. В Москву полетела срочная телеграмма: «Нам остается: защищать ЦСР до последней возможности, но одновременно готовиться к тому, чтобы вывести наши основные силы в другом направлении»126. Вслед за ней была направлена и еще одна — с просьбой о материальной помощи в размере миллиона мексиканских долларов (для закупки медикаментов и обмундирования127). Для оперативного руководства была создана «тройка» в составе Бо Гу, Ло Фу и Чжоу Эньлая128, но фактически, по воспоминаниям Отто Брауна, все основные вопросы решались «в личных беседах» между Бо Гу, Чжоу Эньлаем и самим Брауном129.

8 июня Политкомиссия Политсекретариата ИККИ одобрила план Бо Гу и других вождей КПК. А вскоре Иосиф Пятницкий известил об этом Эверта, подчеркнув, что отход главных сил из Центрального района должен считаться «временным» и осуществляться «в интересах вывода живой силы из-под удара». Вместо миллиона «мексов», правда, «китайским товарищам» было направлено только 200 тысяч рублей130 (по курсу того времени — около 150 тысяч мексиканских долларов).

Обо всем этом Мао ничего не знал. План эвакуации «тройка» держала от него втайне: даже Чжоу Эньлай ни словом не обмолвился, несмотря на, казалось бы, наладившиеся у них отношения. Впрочем, Чжоу, как мы помним, всегда «держал нос по ветру», а ветер в те дни дул не в сторону Мао.

Только в начале октября, незадолго до выхода из Жуйцзиня, «тройка» сочла нужным известить Мао об отступлении. Он тогда находился в 200 ли к западу от столицы, в местечке Юйду, в войсках 1-го корпуса. С конца сентября у него была малярия, и он все еще был не в лучшей форме. Болезнь на этот раз по-настоящему истрепала его; Мао выглядел худым и изможденным.

Тогда же ему сообщили и о принятом (опять-таки без его участия) решении разрешить тридцати женщинам, женам крупных партийных работников, следовать за армией. (Кроме них к участию в походе были допущены еще только двадцать других женщин, в основном медсестры и прочий обслуживающий персонал131.) Среди этих тридцати, к счастью, была и Цзычжэнь. Ее зачислили в санитарную роту при Главном медицинском управлении. А вот с двухлетним сыном, Аньхуном, «маленьким волосатиком», Мао и Цзычжэнь предстояло расстаться. Постановление «тройки» было категорично: детей в поход не брать.

Обо всем этом Мао немедленно нарочным известил жену, которая вместе с сыном жила в то время в 38 ли к юго-западу от Жуйцзиня, в старом горном монастыре Юньшань. В июле 1934 года она переехала туда вместе с сотрудниками ЦИК и Совнаркома, спасаясь от налетов вражеской авиации. Мао посоветовал Цзычжэнь отдать ребенка на попечение кормилицы, которая, как они знали, относилась к нему, как к родному. Но та жила в деревне, за сто ли к югу от Жуйцзиня, и времени отвезти ребенка к ней уже не было. Цзычжэнь бросилась за советом к сестре Хэ И. Та вместе с мужем, младшим братом Мао, Цзэтанем, и жившими с ней родителями в поход не собиралась. Ее и Цзэтаня, как и ряд других партийных и военных работников, оставляли на старой базе под командованием Сян Ина и Чэнь И. Цзэтаню предстояло возглавить отдельную дивизию, действовавшую в горах на юго-западе Фуцзяни.

Замирая от волнения, Цзычжэнь попросила сестру взять на себя хлопоты по устройству Аньхуна. Хэ И конечно же согласилась. «Ни о чем не волнуйся и уходи, — успокаивала она Цзычжэнь. — Я позабочусь и о родителях, и о племяннике». Было решено, что в ближайшее время Хэ И переправит малыша к кормилице.

Наступило время расставания. Цзычжэнь крепко обняла сына и не смогла сдержать слез. И он тоже заплакал и стал хватать ее за одежду: «Мама, папа, я не хочу!» Но надо было идти. «Маленький мой волосатик, — проговорила Цзычжэнь, — ты не должен плакать, папа и мама разобьют всех врагов и вернутся за тобой». Она отдала ребенка Хэ И, повернулась и ушла прочь.

Больше ни она, ни Мао сына не видели. Через несколько дней основные силы Красной армии начали свой знаменитый Великий поход из Центрального советского района на запад. 25 октября они прорвали первое кольцо окружения и двинулись в южную Хунань. К тому времени Хэ И уже перевезла Аньхуна в деревню к кормилице. А сама вместе с родителями устроилась на время в семье одного знакомого красноармейца. Она была вновь беременна, а потому решила пока не рисковать и не уходить вместе с мужем в горы. Вскоре после этого Цзэтань, опасаясь за судьбу племянника, решил устроить его понадежней. По его секретному приказу мальчик был отдан на воспитание в семью одного из его охранников, проживавшую в Жуйцзине. А через несколько месяцев, в апреле 1935 года, сам Мао Цзэтань с группой бойцов попал в засаду и был убит. С ним ушла в могилу и тайна местопребывания маленького Аньхуна.

После победы революции, осенью 1949 года Цзычжэнь вместе с Хэ И и их старшим братом Мэйсюэ пытались разыскать мальчика, но безуспешно. Особенно старалась Хэ И, которая чувствовала вину перед сестрой. И по какой-то мистической случайности, во время поисков, как раз в тех местах, где погиб Цзэтань, ее джип перевернулся на горной дороге. Хэ И скончалась, не приходя в сознание132.

ВЕЛИКИЙ ПОХОД

ВЕЛИКИЙ ПОХОД (1934–1935 гг.)

В самом начале ноября отряды Красной армии, прорвав вторую линию блокгаузов, вышли в южную Хунань. Общая их численность на тот момент составляла более 86 тысяч человек. Войска делились на пять армейских групп (1, 3, 5, 8 и 9-ю) и две так называемые «полевые колонны» — штабную (кодовое секретное обозначение — «Красная звезда») и обозную («Красный орден»). В первой колонне находились члены Центрального Реввоенсовета, в том числе Мао Цзэдун. Во второй — сотрудники аппарата ЦК, ЦИК и Совнаркома и различные тыловые службы, включая санитарную роту, одной из медсестер которой, как мы знаем, была Хэ Цзычжэнь. Со второй колонной шла и «резервная дивизия», целиком состоявшая из безработных крестьян, завербованных в носильщики за пол-юаня в сутки. Эти люди, по словам Брауна, «несли сотни тюков с листовками, ящики с серебряными монетами, со станками из арсенала, с другим оборудованием мастерских и т. п. Носильщики фактически были безоружны, так как нельзя считать настоящим оружием копья, мечи и ножи, которые они имели при себе». Соотношение численности личного состава боевых частей и «нестроевиков» составляло примерно три к одному. На шестьдесят тысяч бойцов имелось сорок тысяч винтовок и свыше тысячи легких и тяжелых пулеметов. Да несколько тяжелых артиллерийских орудий, которые, правда, вскоре бросили: они тормозили движение, да к тому же к ним не было ни одного снаряда. Все солдаты несли на себе тюки с рисом и солью — запас продовольствия, рассчитанный на две недели133.