Книга Судьба ополченца - Николай Обрыньба

Утро солнечное, лес в снегу, но вчерашнее настроение легкости как рукой сняло, иду в штаб напряженный и сосредоточенный.

В просторной наземной землянке за столом сидит Дубровский:

— Позвал тебя, Николай, по делу серьезному. Надо сделать, и чтобы назад вернулись. Понял? А кому, сейчас увидишь.

Позвал, и из соседней комнаты вышла лучезарная, сияющая дивчина — боже, какой красоты! И я должен не подвести ее!

Следом вошли Лобанок, Митя Фролов и высокий крепкий блондин арийского типа. Володя нас знакомит:

— Анна. Антон.

Вот тебе полная мера ответственности! Они пойдут, веря в твое мастерство, апробируя его ценой своей жизни! Ни во мне, ни в моем голосе не должно быть ни тени сомнения, от этого тоже зависит успех. Какая польза, если я расскажу им о своих страхах и трудностях? Они должны верить, что все будет хорошо и что я уверен в своем деле.

Идем с Митей в землянку особого отдела. Он мне показывает немецкий паспорт из Кенигсберга. Но это уже устаревший образец, нужно доставать новый, а также пустые бланки паспортов, и вообще все немецкое: немецкую фотобумагу, немецкую пленку, немецкие проявитель и закрепитель — чтобы фотографии для паспортов, которые я сделаю, ничем не отличались от немецких. Я знаю, что сейчас Митя вызовет наших разведчиков и даст им задание связаться с подпольщиками Лепеля, которым передадут деньги и золото, реквизированные у полицаев, чтобы подпольщики купили или выменяли у немцев все, что мне нужно для работы. Но мы с Митей не говорим об этом, я просто перечисляю все необходимое.

* * *

Пока достанут материалы, у меня есть время, пишу «Выход бригады на операцию». Работа над этой картиной продвигается медленно, так как двадцать восемь фигур надо написать и к каждой этюд сделать, чтобы портретное сходство было. Время для картины удается вырвать нечасто. Однажды заставил Тасса позировать и вписал в картину, никто не возражал.

Каким должен быть народный герой? После всех обсуждений у картины, замечаний партизан о портретах у меня сложилось свое представление, как бы кредо мое в понимании образа народного героя.

Герой справный должен быть. Румяный, не бледный. Плотный. Со спокойным взглядом, не суетливый и не истеричный, что часто вместо героизма сделать стараются. Одежда и оружие должны быть в порядке и написаны внимательно, люди это рассматривают с большим вниманием и по-хозяйски оценивают, они не должны увидеть какой-то небрежности во всем облике своего героя. Это и есть образ героя и вожака, за которым могут люди следовать и вручать свою жизнь для свершения героических дел.

Еще основные черты героя народного — сила и доброта; он олицетворять должен справедливость и рассудительность, потому что большая ценность вручается ему — право повелевать жизнями. Если он отвечает этим представлениям, то он и не совершит необдуманных, для минутной выгоды своей поступков.

В народе ценится не только героизм вожака, но и хозяйственность и справедливость — то есть люди вкладывают в образ своего командира все лучшие черты, которые они ценят, о которых мечтают и которые считают необходимыми для свершения святого справедливого дела, дела борьбы. Такими народ видел и изображал на лубках своих героев. Таковы Разин и Пугачев; Чапаев и Котов-ский — из современных. Если разобраться, Котовский был очень поэтичной натурой, романтиком в жизни. Романтизм — это мечта. А народу это свойственно. Котовский мечтал установить справедливость для всех, защитить бедных, и потому он настоящий герой народный. Таким видели и Дубровского, и других героев-партизан, вожаков народной борьбы.

Натягиваю еще один холст и пишу картину «Поступь фашизма», это о событиях в Слободке, по рисункам, там сделанным. Наряду со «Слободкой» по взятой у немцев фотографии начал писать картину «В оккупированном городе».

Во время операции по разгрому эшелона был убит начальник западных железных дорог, из его фотоаппарата мы вынули пленку, ее проявили. На одном из снимков была сфотографирована идущая женщина со склоненной головой — в фигуре столько горечи и боли! А позади — гогочущие ей вслед фашисты, стоящие у столба с повешенным партизаном. (После войны установили, что снимок этот был сделан в 1943 году на Сурожском рынке в Минске.) Меня потрясла эта фотография своим цинизмом, и я решил написать такую картину — все должны знать, что творится в оккупированных городах. Картина производит на всех сильное впечатление. Смотрят партизаны на эти картины, и у них закипает чувство священной мести.

Приехал в штаб и зашел к нам Митя Бурко. Раньше был он заместителем начальника особого отдела, а теперь его назначили командиром отряда, наполовину состоящего из перешедших к нам полицаев. Митя попросил:

— Знаешь, Николай, отдай мне Тасса, все-таки спокойнее будет. А я тебе, чтобы не скучал, оставлю свою Эс-су, тоже овчарку, только необученную.

Я, конечно, согласился, но сказал, что трудно ему будет Тасса взять, очень уж свирепый пес. Митя только усмехнулся.

Вывел я Тасса из землянки. Митя свистнул ему. И, к моему большому удивлению, пес покорно побежал следом. Так мы расстались с Тассом.

Позднее убили Тасса в бою. Рассказывали, они из леса шли в атаку, и Тасс пошел, так что он погиб как солдат.

* * *

Вызвал меня Володя Лобанок. Новое задание. Наши ближайшие соседи по зоне — бригада «Железняк», мы хотим установить с ними хорошие отношения. Для переговоров к нам приехал комбриг «Железняка» Титков со своими штабистами, и вот решило наше командование подарить комбригу портрет Сталина для его бригады. Написал я портрет маслом, получилось красиво, сделали раму, и теперь Титков увозил с собой Семена Бородавкина, начштаба дубовцев, а Семен забирал меня с портретом. Семен ехал к железняковцам, чтобы зоны разделить и договориться о взаимодействии на случай наступления немцев; кроме того, нам любопытно было посмотреть, как устроили свой лагерь соседи.

Впечатление у партизан «Железняка» было большое, когда повесили портрет в штабе, не верилось, что в лесу есть художник и даже делает картины настоящие, многие ведь и до войны не видели картин маслом, прожив в своих местечках всю жизнь.

Титков был кадровым офицером, из окруженцев. По своей популярности, по боеспособности его бригады он тянул на Героя, и позднее он получил Звезду Героя. Но судьба его оказалась трагической. После войны, когда началось преследование бывших партизан, военнопленных, людей, переживших войну на оккупированной территории, Титков написал письмо Сталину, доказывая несправедливость этих арестов и гонений. Его арестовали, осудили на большой срок и отправили в лагерь. Остался ли он в живых, я не знаю, и я рад, что сделал перед нашим отъездом несколько снимков этого замечательного человека и комбрига.

* * *

У меня радость, Федор Фомич подарил мне фотоаппарат. Этим аппаратом и был сделан снимок Дубровского с Беттой.

Вечером меня позвал Дубровский к себе домой, в землянку, я захватил «фотокор»; зная, что Бетта должна уехать, решил их сфотографировать, меня Федор Фомич просил. В бригаде было известно, что в Антуново пришла жена Федора Фомича с дочками, трое у них дочек было, и ему надо было расстаться с Беттой, почему она и перебиралась теперь в Старинку, на квартиру к хозяевам, у которых жили Бородавкин с Феней. Дубровский не мог не принять жену, чтобы не возбудить толков, что ради «партизанской жены» он бросил свою семью. Это была дисциплина, комбриг должен быть незапятнан. Несмотря на то что он жену свою не любил и была она женщиной сварливой и скандальной, он должен был сойтись с ней.