Книга Константинов крест (сборник) - Семён Данилюк

— Чего?! — расхохотался главврач, быстро отводя глаза. — Нашел диагноста. Ты б еще с нашей уборщицей проконсультировался. Ты меня слушай. Я всё-таки докторскую по раку легких защищал. Так что — не принимай в голову. И вообще — у нас всё лечится.

— Кроме того, что не лечится, — мрачно пошутил Осначев.

— Видишь, сам всё понимаешь. Так что забирай из приемной своих дуболомов и — двигай. Да! Но питаться из отдельной посуды.

— Ты вот чего, — в дверях Осначев задержался. — Смету представь на полную реконструкцию. То есть… вообще на всё! Не стесняясь.

— М-да, — пробормотал вслед ему ошарашенный главврач. — Подлинно: науку питают несчастья. Успеть бы.

Отгоняя от себя скверные, недостойные врача мысли, трижды сплюнул через плечо.

3.

Осначев плюхнулся в «мерседес».

— На телевидение? — для проформы уточнил водитель.

— Домой, на Рублевку.

Шофер переглянулся с изумленным охранником, лихо развернул на месте тяжелую махину, включил сирену и на глазах у постового рванул под «кирпич».

С дороги Осначев набрал помощника.

— Всё готово, — доложил тот. — Фринштейн на телевидении. Ждут вас. Когда?..

— Не дождутся. Еду домой. Передашь, что у меня воспаление легких. Десять дней придется отлежаться.

— А… тендер?

— Всё на Фринштейне. И еще — проконтролируй, чтоб немедленно были отправлены подписанные деньги на детский дом.

Пресекая возражения, обрубил:

— Сегодня же изыскать!.. Меня чтоб не дергать!

Но «дернули» его прежде, чем добрался до дома. Позвонил взволнованный начальник службы безопасности.

— Мне передали: вы оставили хозяйство на Фринштейне. Но я же докладывал! Помяните мое слово: он «сдаст» тендер. «Засветит» нашу заявку и произойдет непоправимое — мы останемся без нефтяного ресурса!

— И только-то? — даже на расстоянии Осначев ощутил отвисшую челюсть собеседника. — Ничего. Бог не выдаст.

С мягким отстраненным выражением он откинулся на спинку сидения, — как же хотелось, чтоб и впрямь не выдал.

4.

— Ты?! Среди дня? — пораженная жена скосилась на напольные, восемнадцатого века, часы. — Так! Дай сама догадаюсь. Все-таки побывал в больнице! Что-то серьезное?

— Придется тебя огорчить: воспаление легких. Приговорен к десяти дням домашнего ареста. Отдаюсь на поток, так сказать, и разграбление. Сама и колоть будешь. Так что поизгаляешься по полной программе — за все свои обиды.

— Ну, ничего, воспаление легких — это не край света. Хоть отвлечешься ненадолго от своей суеты, — жена сочувственно сморщила нос, неумело сдерживая радость: в последние годы видела мужа урывками, больше — на официальных приемах.

— Надеюсь — ненадолго, — Осначев мрачно подмигнул своему отражению в зеркале. — Только это… мне отдельную посуду. Пневмония пневмонией, но — для чистоты, так сказать, эксперимента. И вот что, пожалуй…

С забытой нежностью он провел рукой по ее крашеным волосам:

— Будь добра, достань-ка там из загашников мои «недописки». Ну, ты помнишь. Холсты-то еще не перевелись в доме? Всё одно время терять.

Стесняясь расспросов, он поспешил скрыться в мансарде. «Значит, что-то серьезное», — безошибочно догадалась жена.

5.

— Да ты, похоже, в рубашке родился, — главврач, как заведенный, переводил взгляд с прежнего снимка на новый, не в силах осмыслить то, что видел. — Чисто! Все затемнения ушли. Выходит, всё-таки было воспаление. М-да, редчайший случай. Сейчас, задним числом, могу признаться, что мысленно тебя похоронил, — затемнение на стволе настолько было явно выраженным. Скажи кто другой, не поверил бы.

Будто избавляясь от наваждения, он протянул снимки порозовевшему Осначеву.

— Да и так как-то… посвежел. На диване валялся?

— Писал. Не поверишь, опять за картины взялся.

— Потянуло-таки?

— Не то слово. Правда, сначала тяжко — мазок пропал. Это ж как у вас — каждодневный труд надобен. Но теперь рука вспомнила, — втянулся. Думаю даже на выставку заявиться. Только сначала с накопившимися делами разгребусь… О, черт!

Он скосился на настольный календарь, схватился за телефон, сноровисто набрал номер:

— Что с завтрашним тендером?!

— Так вы вроде выключились, — начальник безопасности обиженно перевел дыхание. — К вечеру везем заявку. Но — я докладывал — нашу сумму Фринштейн «засветил». Так что результат, считайте, заранее известен.

— Кроме тебя кто насчет Фринштейна знает?

— Никто. Вы ж запретили…

— Отличненько! — напористо перебил Осначев. — Что и требовалось доказать. Вот теперь мы им, звездюкам, покажем ху есть ху. О звонке никому ни слова и — живо ко мне. Настоящую сумму пропишу и вручу лично тебе — вместе с полномочиями. Сдашь за десять минут до конца срока. Они меня похоронили? Тем лучше. Оказывается, с того света действовать сподручней.

Он бросил на рычаг трубку, торжествующе глянул на стоящего выжидательно главврача:

— Вот так-то, эскулап! Нас ждут великие дела. Ну, будь!

— Так это… — растерялся главврач.

— Ах да, — шагнувший к двери Осначев вернулся, сжал ладонь прежнего приятеля. — Спасибо тебе за хлопоты… Это что?

Он недоуменно скосился на папочку, которую главврач принялся неловко ему всовывать.

— Ты ж сам предложил. Насчет реконструкции. Мы тут за эти дни технико-экономическое обоснование подготовили. Чтоб не думал, что с потолка.

— А! Да, да. Давай, раз обещал. Прикину, чем можно помочь. Хотя сейчас такие расходы предстоят — мало не покажется.

Нетерпеливо махнув рукой, Осначев устремился к выходу.

В кабинет к главврачу вбежал дожидавшийся в приемной зам.

— Что?! Когда деньги дадут?

— Ты врачебные заповеди хорошо помнишь? — тихо поинтересовался тот.

— Ну?

— Так я тебе еще одну добавлю. Не спеши вылечивать богатеев.

6.

Банкет по случаю выигрыша тендера был организован в «Рэдиссон Славянской» с размахом.

Торжествующий нефтяной магнат снисходительно принимал поздравления, не прекращая давать интервью для завтрашнего «Коммерсанта»:

— Социальные программы — вещь, конечно, замечательная. Мы от них не отказываемся. Но есть и жесткая целесообразность. Раз мы стали сырьевой державой, то иного пути, как расширять бизнес, у нас нет. Я уже дал команду саккумулировать финансовые потоки на приобретение одного из газовых месторождений в Астраханской пойме.