Книга Мендельсон. За пределами желания - Пьер Ла Мур

Однако, как только они исчезли в карете, оцепенение спало. К окнам прижались гримасничающие лица. Худой, обросший щетиной человек схватил нетерпеливо бьющих копытами лошадей за узду. Танзен наклонился вперёд и закинул кнут. Человек отпустил узду и издал крик боли, когда кнут оставил на его лице горящую красную полосу. Раздувая ноздри и встав на дыбы, лошади натянули поводья и врезались в толпу. Меньше чем через минуту повозка была уже на полпути к площади.

— Феликс, давай уедем! — истерически вскричала Сесиль, глядя на орущую толпу из заднего окна. — Я боюсь.

Он взял её холодную, бессильно свисавшую руку:

— Ты храбрая девочка, Силетт. К концу недели нас здесь уже не будет. Завтра на репетиции я распущу певцов.

Он говорил спокойно, но его спокойствие не обмануло её. Это было признание поражения, конец всем надеждам. Долгая борьба закончилась капитуляцией.

— Мне очень жаль, — прошептала Сесиль, прижимаясь к Феликсу в порыве сострадания. — Я так хотела ради тебя, чтобы всё получилось. Ведь для тебя это слишком много значило.

Он ласково потрепал её по руке, но она видела, что его глаза заволокло слезами, и прочла сердечную боль в бледности его лица и плотно сжатых губах.

— Ничего, — сказал он глухо, — я думал, что смогу сделать это, но ошибся. Мы сделали всё, что было в наших силах, но они сильнее нас. — Он посмотрел на неё и выдавил подобие улыбки. — У нас будут долгие каникулы, и мы забудем об этом кошмаре.

— Я не понимаю. Ведь я так молилась...

Как сломанный стебелёк, Сесиль упала на его грудь, рыдая от горя. Феликс обнял её. И так, молча, они возвратились на ферму.

В кабинете герр Ховлиц ждал их возвращения, вышагивая из угла в угол и в волнении постукивая тростью с золотым набалдашником.

— Сесиль в порядке?! — воскликнул он, когда Феликс вошёл в комнату. — У меня не было ни минуты покоя, с тех пор как она уехала. Ваша жена прикончит меня.

— Нас обоих, — устало усмехнулся Феликс.

Со смесью восхищения и раздражения он рассказал банкиру о её поведении в Гевандхаузе, и старик качал головой, думая о безграничной способности женщин к любви и их непреодолимом своеволии.

Затем Феликс поведал ему о визите Мюллера и о планах Крюгера.

— Этот человек действительно сумасшедший, — сказал поражённый герр Ховлиц. Затем добавил после паузы: — Не знаю, как вас благодарить за предупреждение. Мы будем наготове, когда они придут.

— Они не придут, — спокойно возразил Феликс. — Я посылаю извещение о моей отставке и распускаю певцов.

Некоторое время банкир молчал.

— Вы правы, — наконец печально произнёс он. — Ничего другого не остаётся. Это единственное, что сломает хребет проекту Крюгера. Когда станет известно, что вы ушли в отставку и распустили певцов, люди больше не потерпят насилия. Всё быстро успокоится. Все уже устали. — Чтобы скрыть свои эмоции, он засунул в нос понюшку табаку. — Мне очень жаль, что всё так кончилось. Очень жаль.

Феликс не ответил. Спустя минуту он проводил герра Ховлица к его экипажу и пожелал ему спокойной ночи.

— Кстати, — сказал банкир, опуская окно, — позвольте мне проследить за роспуском певцов и закрытием этого «предприятия». А вы с Сесиль уезжайте как можно скорее. Вы на грани срыва.

Феликс смотрел, как карета исчезла из вида, оставив в ночи только жёлтые отблески боковых фонарей. Он вдруг заметил, что ветер перестал, поднял лицо к небу, и снежинки мягко опустились на кончик его носа. Феликс улыбнулся про себя и вернулся в дом.

Сесиль уже лежала в постели. Она ждала его, разрываясь между облегчением, что наступил конец, и горем из-за того, что всё закончилось провалом и разочарованием.

Феликс сел на стул, в молчании глядя на неё.

— Ну что ж, — произнёс он наконец, — очевидно, так и должно было случиться. Знаешь, Силетт, я не могу свыкнуться с мыслью, что мы потерпели поражение. Полное, окончательное поражение. — Бледная улыбка коснулась его рта. — Мы даже не пойдём ко дну с блестящим оружием, как ты говорила, помнишь? Мы просто идём ко дну — вот и всё.

Она коснулась губами его щеки:

— Мне очень жаль, дорогой.

Он встал и начал раздеваться.

— Кстати, как дела у Магдалены?

— Сегодня утром она чувствовала себя хорошо. Её синяки заживают, но потребуется ещё немного времени, чтобы она окончательно поправилась. Мы очень подружились. Она всё ещё хочет привести в наш лагерь Ольгу.

— Ты должна сказать ей, чтобы она перестала уговаривать Ольгу приезжать сюда. Я обещал Мюллеру, что не приму её, если она приедет. Я поклялся ему.

— Хорошо. Я скажу ей утром.

Он проскользнул в постель, и они легли рядом.

— Я люблю тебя, — прошептала она.

— Тогда всё в порядке, — сказал он мягко. — Спи, милая.

Феликс поцеловал её, и она сразу уснула. Он перевернулся на спину и лежал, уставясь открытыми глазами в темноту. Он почувствовал, как во сне Сесиль ближе подвинулась к нему. Да, она любила его, и, значит, всё было хорошо. Это, как сказал Шекспир, было платой за всё...

Его веки сомкнулись.

За окном шёл снег.

Глава четвёртая

Пастор Хаген провёл рукой по усталым глазам и взглянул на бледный свет, лившийся из окна и извещавший о приближении утра. Бессонная ночь не принесла спокойствия его душе. Тщетно просил он Бога ниспослать ему уверенность в том, что он поступает правильно. Уверенность не приходила, только слабая убеждённость в том, что он хотел добра, но для него этого было недостаточно. Он слишком хорошо знал, что половина злых дел в мировой истории совершалась людьми, которые имели добрые намерения, но называли гордыню праведностью, а своё мнение выдавали за божественную справедливость. Теперь, в тишине своего заполненного книгами кабинета, Хаген поднял измученные бессонницей глаза, моля Бога о мгновении покоя. Словно в ответ на его молитву, милосердный сон охватил его. Он упал вперёд на раскрытую Библию и уснул, закрыв голову руками.

В этот момент одна старая женщина, закутанная в лохмотья и опиравшаяся на клюку, брела через пустырь в районе Святого Томаса к ранней мессе. Заметив, что из снега что-то торчит, она остановилась, подошла поближе, вгляделась и издала долгий, протяжный вой.

В окнах соседних домов появились головы в ночных колпаках, раздались сердитые крики, но старуха не обращала на них внимания и продолжала визжать с неослабевающей пронзительностью будильника. Вскоре рассерженные фигуры, дрожащие в поспешно накинутой одежде, потянулись через заснеженное поле, намереваясь выяснить, из-за чего этот непристойный шум. Группа людей, стуча зубами от холода и ужаса, собралась вокруг Катарины Плек, которая наконец прекратила вой и стояла, указывая на женскую руку, обращённую к небу, замерзшую и похожую на цветок. Этот жест словно молил о помощи. Кто-то более чёрствый или более любопытный, чем остальные, наклонился и пнул ногой тело, лежащее на боку под снежным саваном. Труп перевернулся на спину, обнаружив кровавое месиво, которое только несколько часов назад было полным и весёлым лицом Магдалены. Толпа охнула и в ужасе попятилась.