Книга Мистерия - Вероника Мелан

– Я не знаю, – Баал развел руками и случайно задел лежащую на подлокотнике книгу – та с шелестом упала вниз. Он потянулся, аккуратно сложил листы, проверил их на наличие помятостей и вновь отложил книгу в сторону – на этот раз подальше, чтобы не задеть. – Мы можем только провести ритуал призыва и проверить.

– Это что еще за ритуал?

– Ритуал, в котором я задам вопрос, готов ли кто-то выступить в защиту Тайры – задам очень громко – так, чтобы услышали Старшие. Я не любитель орать в Верхний Мир, сам понимаешь – не мое это место даже близко, но раз уж ты пришел с такой просьбой, и если наш мир устоял благодаря ей, то так и быть – в этот раз я уступлю.

– Я буду признателен, – кивнул Начальник. – Тебе понадобится сама девушка?

– Конечно. Через нее я налажу тоннель.

– Хорошо. Как насчет того, чтобы попробовать прямо завтра, чтобы не тянуть?

Регносцирос легко качнул плечами.

– Я готов. Веди. Силенки есть, за засранцем Аароном больше не нужно приглядывать, так что, можно сказать, я почти скучаю по вечерам, сам видишь. А бандюки после сна почему-то притихли – лишают нас веселья и честного заработка. Засранцы.

Дрейк криво улыбнулся.

– Вылезут еще на свет, вот увидишь.

– Да жду – не дождусь.

– Тогда завтра. В десять.

– Договорились.

Когда за Дрейком закрылась дверь, Баал потянулся к книге и, продолжая тонуть в мыслях насчет завтрашнего призыва, открыл заложенную салфеткой страницу. Попытался вспомнить, о чем читал до прихода визитера, но так и не смог, а потому спустя минуту бросил тщетные попытки, закинул ноги на пуф и в задумчивости уставился на пляшущий в камине огонь.

Тело есть, а души нет. Хмыкнул. Даже подивился собственной заинтересованности.

Загадка. А загадки он по-своему любил.

Этим вечером он намеренно не упомянул о том, что условий для возвращения человеческой души из Нижнего Мира много – намного больше, чем он позволил Дрейку думать. Например, грешен ли человек – если да, то насколько? Запятнал ли свой путь недостойными словами, мыслями, поступками? Будет суд, там, внизу. Даже если кто-то вступится, сложного разбирательства не избежать, а там примут во внимание лишь один-единственный факт – выполнил ли муар свою часть сделки.

О чем просила Тайра – о смерти? Но она не умерла – ей не позволили, и, значит, на муара и его хозяина можно надавить. Но только с чьей-то помощью и желательно с помощью того, кто помешал умерщвлению. Вот только явится ли он на призыв? Вспомнит ли про подопечную, в чью судьбу вмешался? И если явится, то кем окажется?

Загадки, загадки и еще раз загадки.

Осталось дождаться утра.

* * *

– Сейчас мы поедем к моему Начальнику.

– Правителю?

– Да.

– Зачем?

– Поговорить.

– Он что-то сказал? Сказал что-то конкретное? Зачем мы едем? Чего ожидать?

Тайра редко откровенно выказывала страх, но этим утром – с того самого момента, как Стив упомянул о встрече с Дрейком, – бледность не сходила с ее лица, а ладони тряслись так сильно, что она никак не могла ни допить кофе, ни доесть тост с сыром.

– Он сказал, что хочет поговорить.

– И все? Стив, там было что-то еще, я знаю, скажи мне. Пожалуйста.

Под непрекращающимся давлением Лагерфельд поделился той информацией, которую поначалу хотел скрыть. Но как скрыть правду от той, которая, если и не читает мысли напрямую, то недоговорки чувствует кожей?

– Хорошо, – вздохнул доктор и отклонился ровно настолько, чтобы пробивающийся сквозь листву и отражающийся от поверхности ложки солнечный зайчик не плясал по его глазам, – он сказал, что с помощью одного человека хочет провести некий ритуал, который поможет выяснить, сумеем ли мы тебе помочь.

– Какого еще человека?

– Ты все узнаешь на месте.

– Но… Но…

– Тайра, мы едем. Это важно, и мы сделаем это.

– Я… просто боюсь.

– Я знаю, – Стив поднялся со стула, подошел к темноволосой девушке и опустился перед ней на колени. – Я буду рядом, слышишь? Все будет хорошо.

Верил ли он в это сам? Старался. Но ведь не скажешь ей, что всего предстоящего – самого ритуала и его исхода – он опасался не меньше самой Тайры?

– У нас пять минут до выхода. Успеешь?

Судорожный выдох, сжавшиеся на его ладони прохладные пальцы, нервный и неохотный, будто у куклы с негнущейся шеей, кивок.

– Да, я успею.

– Хорошо, – произнес он мягко. – Допивай кофе и доедай тост. Если сможешь.

(Audio Machine – Breath and Life)

Казалось, за окном неслась не улица, а ее собственная, ускоренная во много раз жизнь. Не дома, автобусные остановки, балконы, лепные карнизы и поредевшие, обнажившие ветви с желтыми фонариками-листьями деревья чужого мира, а родительский дом, пансион, смерть Раджа, Ким, Коридор…

Чем все закончится? Тем же, чем и начиналось – неизвестностью? Или же наоборот – полной и безвозвратной определенностью?

Спокойные руки Стива на руле и ее неспокойный, грохочущий в ушах пульс; скрадывающие расстояние до точки «Х» колеса и ее нежелание приближаться к ней. Она бы лучше заснула, забилась в кокон, зарылась в невидимое теплое покрывало и лежала бы так часами, днями, годами, чтобы однажды выбраться наружу – и все закончилось.

Но нет, так не выйдет: человек не всегда выбирает чему случиться в его собственной жизни, а чему в чужой. И почему она не видит будущего? Почему так и не научилась видеть его? Лентяйка, бесполезная идиотка, нерадивая сутра, не сумевшая побороть робость и приложить достаточно усилий.

Пальцы мяли ткань длинной юбки, а солнце светило так ярко, что слезились глаза. Оно, солнце, праздновало начало нового дня, а она, Тайра, боялась думать о предстоящей минуте. Что, если сегодня, именно сегодня, она узнает, что все те дни, которые она вычеркивает в календаре и есть последние – совсем-совсем последние? Сможет ли она вообще приблизиться к календарю? А продолжать радоваться оставшемуся времени сможет? Ведь надежда так нужна – и больному, и хромому, и умирающему. С надеждой кажется, что шансы еще есть, даже когда их нет. Но ведь пусть лучше кажется, пусть лучше верится в хорошее, чем не верится ни во что? Нет, она будет продолжать верить, даже если новости окажутся прискорбными. Будет верить вопреки себе, судьбе, миру, вопреки всему существующему, и она найдет способ радоваться, даже если эти дни будут самыми последними…

– Тай… – раздался тихий голос слева.

– М-м-м?

– Если ты не перестанешь нервничать, машина расплавится.

– Все, – она судорожно сглотнула и уставилась в окно. – Я. Больше. Не нервничаю.