Книга Книга духов - Джеймс Риз

За плотом потянулся красный след, стал опускаться в глубину. Я гадала, те ли это воды, что питают источник Сладкой Мари? Ответ я получила тут же – боль и мгновенно образовавшийся шрам. Это была не та боль, что в домике Сладкой Мари, нет. То есть по характеру она была похожа, но не так сильна. Итак: да, здесь бил тот же источник… У меня получилось. Но что именно? Об этом я узнала только через несколько месяцев.

На дальнем берегу у нас купили обреченный скот. Мароны не подозревали о происшедшем, потому что раненую руку я прятала, а высохшие следы крови на лезвии ножа не вызывали никаких подозрений.

Пятиубивец завязал мне глаза светлой миткалевой тряпочкой, которая воняла гнилыми плодами.

– Они следят, – шепнул он мне в качестве оправдания.

Мне предстояло покинуть поляну так же, как я пришла, – вслепую.

– Она следит, – добавил индеец. – Как-то умудряется.

Пятиубивец повел меня в лес пешком, лошадей нам не дали. Но, как только мароны остались позади, проводник снял с меня повязку и спросил:

– Что ты наделала? Теперь нам надо бежать. К морю. Пока солнце не село.

Могла ли Сладкая Мари уже узнать о моем поступке? Об этом я не имею понятия даже сейчас, но ни Пятиубивец, ни я не собирались ждать утвердительного ответа, каким послужило бы появление кошек.

Солнце садилось, наклоняясь над заливом, когда мы наконец прорвались через зелень. Колючую, цепкую, густую зелень. На открытый берег.

Наверное, я ожидала чего-то вроде каноэ или примитивного челнока, иначе я бы так не обрадовалась, когда Пятиубивец вытащил из зарослей рыбацкий смэк с парусом. Теперь ветер сделался пособником нашего бегства, ибо, как казалось, это действительно было бегство.

Сладкая Мари говорила, что я найду Селию в Окахумпки – городе Миканопи, в сотне с чем-то миль к северо-востоку от Форт-Брука; эти сведения она процедила нехотя, сквозь зубы. Мы с Пятиубивцем поплыли к Тампе; в Форт-Бруке – расположенном там, где река Хиллсборо впадает в одноименный залив, – нам предстояло снабдить себя всем необходимым и нанять лошадей, чтобы дальше по суше отправиться на собственно индейскую территорию. Так я, во всяком случае, полагала. И даже долгий путь меня не страшил, поскольку я знала, знала, что Сладкая Мари не солгала относительно Селии – жестокие натуры бывают странным образом настроены на правду и ловко с нею управляются – и в конце концов я ее найду. Трудностей не будет – казалось такой наивной дурочке, как я.

На севере дни становились короче, все новые приметы указывали на приближение осени или ранней зимы, но временами случались и жестокие летние бури, когда к вечеру на небе появляются признаки разложения (белые облака сереют, подобно трупам, а потом зеленеют) и оно словно бы умирает; громовые раскаты заменяют предсмертный хрип, росчерки молний в небе – завещание. Землю хлещет дождь, и она в ответ исходит паром. Потом вылезают растерянные лягушки и принимаются выпрашивать пропитание: «Дай бэк-он, дай бэк-он…» Так, по крайней мере, мне слышится.

Пятиубивец же как-то в сырые сумерки передразнил лягушек: «Ай, молчок». Мы нашли сухой участок для бивака и сидели, прислушиваясь к этим ариям. Лягушки не такие голосистые выдавали свист и трели; одна повторяла звучание частого гребня, когда проведешь по нему ногтем.

Дальше я стала задавать вопросы, так как заметила, что Пятиубивец – вольно или невольно – все время меня учит, опираясь в качестве пособия на зелено-сине-золотую книгу природы. При этом в глазах у него появлялось что-то вроде блеска, хотя утверждать это наверное я не могу, поскольку его черты оставались неподвижными при любом настроении.

Да, он произносил вслух названия предметов и тому подобное, но разговором это назвать нельзя. Пятиубивец владел испанским и английским языком, но на последнем обычно разговаривать отказывался, по крайней мере вначале, словно боялся испачкать себе рот. Я? Мне трудно было с индейским языком, таким не похожим на все изученные прежде, но все же некоторые слова, какие он мне преподал, я помню.

– Хей-а-ма, – сказал мой спутник.

Это было глубокой ночью, на вторые сутки нашего похода. Мы сидели плечо к плечу на песке и разглядывали море и небо.

– Кот-зезумпа епаркен. – Это слово я поняла, когда Пятиубивец распрямил шесть пальцев и ткнул указательным пальцем вверх.

Это были Плеяды – из семи звезд-сестер видно шесть. Были еще Альдебаран и искрящийся пояс Ориона, с ними индеец тоже меня познакомил.

Мы долго смотрели на звезды, и наконец:

– Ночебуши, – произнес Пятиубивец, поднялся на ноги, взошел на дюну и остановился среди высокой травы.

Он будет нести первый караул. И я могу заснуть на твердом песке чуть выше линии прибоя, потому что Пятиубивец сказал мне «ночебуши».

Звездное небо поблекло, песня моря обернулась колыбельной, пришел сон.

Меня пригрело и разбудило вставшее солнце. Конечно, я не несла караула. И теперь я задним числом гадала, как долго Пятиубивец стоял на линии прибоя, глядел на юг и ждал, готовый отплыть.

Пятиубивец не в первый раз совершал путешествие в Форт-Брук. Изгибы берега он знал лучше, чем любая карта, и искусно прокладывал маршрут. Он знал, где пристать к берегу, где соорудить из пальметто и мха тенистое убежище. Мне нужна была тень, солнце угнетало, оглушало меня. Лучи припекали с двух сторон – прямые и отраженные от зеркала залива.

Казалось, береговая линия была обглодана длинными зубами моря – там и сям встречались пещеры, болота, островки, поросшие сосной. (Когда мною овладевает тоска и уделом моим кажется одиночество, мне вспоминаются эти стойкие мангровые заросли…) Сосны росли и среди пальм, стволы их были искривлены ветрами. Прибрежные птицы кричали, оседлав воздушные потоки. На песке цвета слоновой кости цапли клевали крабов, затаившихся в крохотных углублениях. Они же жадно поедали на мелководье рыбок-гуппи. Эти красивые картины помогли мне избавиться от страхов, но вот подошел к концу четвертый день.

Оставив позади большую часть пути (нам предстояло только пересечь бухту от Эспириту-Санто до Форт-Брука – расстояние, впрочем, не маленькое), мы высадились на берег на коралловом рифе: в бухте местами собирался туман, а наш морской переход слишком затянулся, что было небезопасно. Именно там, на так называемом Маллет-Ки, ко мне вернулись мои страхи.

В глубине мы набрели на пригорок, заросший папоротником и кустами. И на обгоревший кружок на почве, не совсем остывший. Сейчас мне вспоминается, что костер вроде бы еще дымился, поскольку я склонна думать, что пираты, которые жгли костер, отплыли менее чем за час до нашего прибытия. О да, пираты, разбойники, злые люди… называйте их, как хотите.

Они наводняют западное побережье к северу от мыса Сейбл, в непрочных союзах то с индейцами, то с кубинскими рыбаками – иногда торгуя с ними, иногда у них приворовывая. Но куда более богатая добыча достается им со злополучных судов, которые терпят крушения на рифах и мелях, – их команды охотно отдают грузы в обмен на жизнь. По традиции пиратские шайки формируются из уроженцев Багам, хотя вернее будет сказать, что немалая часть пиратов не имеет родины и не признает никаких законов. Так вот, пиратский лагерь был достаточно неприятным открытием, но Пятиубивец (не страх ли проступил на его чересчур бесстрастном лице?) продолжил разведку, и новая находка обеспокоила меня еще больше: