Книга Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
«Что это? Опять подсадят очередную партию? Но куда? Вагоны переполнены. И как ехать в такой тесноте? А может, будут кормить? Ночью? Тоже малореальное! Маловероятно! Или утро? Что сейчас? Темно. Зима. Трудно определить, что сейчас и который час», – метались мысли в голове.
Сон как рукой прогнало. И вот вагон остановился. Зашипел пар где-то там, в начале состава. И опять крики. Дикие маты и лай собак. Несколько секунд в вагоне все молчали. Затем послышался тревожный ропот зэков. Люди с нар усердно шептали что-то друг другу. Не то спрашивали, не то молились. Кто-то матерился, громко и озлобленно осыпал конвой четырехэтажным ругательством. Павел испугался, что солдаты сейчас услышат этот крик и тогда всему вагону несдобровать. Но лай собак заглушал людской, поэтому конвой вряд ли мог разобрать, что думает один из зэков об их матерях, отцах и всей родне. Дверь теплушки противно заскрипела, словно не хотела выпускать в холодный зимний воздух и без того хиленькое тепло, отошла в сторону. И Павел увидел! Он увидел страшную и завораживающую картину. На темно-синем, холодном и неприветливом небе виднелись красные, словно пятна крови, всполохи утренней зари. Солнце еще не было видно. Оно скрывалось где-то там, за темной верхушкой горы, но его присутствие чувствовалось. Эта зловещая картина шокировала. Бордовый и краповый горизонт и темно-зеленый лес в сиреневом одеяле снега. Почти фантастическая картина! «Может быть, так выглядит пейзаж на Марсе?» – спонтанно мелькнула у Клюфта мысль.
И лишь потом он разобрал темные кляксы силуэтов конвоя. Солдаты, как слуги тьмы, суетились возле вагона и что-то кричали. В этой суматохе виделась какая-то неорганизованность и бессмысленность. Зэки притихли. Они, словно зрители странного театра, наблюдали за этой сценой. Смотрели и в ужасе понимали: сейчас они тоже превратятся в действующие лица. В актеров этого страшного спектакля. И каждый с обреченностью понимал, что выход на эту кошмарную сцену может стать для него роковым.
– Слушай список! Заключенные, по фамилиям выходить из вагона и строиться в колонну по четыре! – заорал хриплым голосом какой-то человек в темно-белом полушубке с рыжим воротником.
Павел не успел разобрать его звание. Да это было и не важно. И тут же вновь злобный окрик:
– Абрикосов, Бобров!.. Варушкин, Гендель!.. Егоров, Ерофеев! Игнатьев, Клифт!
Павел напрягся. «Клифт – это меня? А? Неужели меня? А? Нет, надо подождать!» – судорожно крутились мысли.
Зэки, чьи фамилии прозвучали, неохотно выползали из вагона и прыгали в снег. Их подхватывал конвой. Солдаты гнали людей прикладами. Кричали и пинали. Лаяли собаки. Испуганные арестанты спотыкались и падали. Кто-то хватался за свою котомку. Кто-то тянул чемодан. Человек, что выкрикивал фамилии, лениво посмотрел через плечо. Недовольно сосчитав зэков пальцем, вновь повернулся:
– Клифт! Клифт! Где заключенный по фамилии Клифт?! – проорал конвойный офицер в грязно-белом полушубке.
По вагону прошел ропот. Арестанты смотрели друг на друга и испуганно что-то бормотали. Каждый хотел определить, кто из соседей – пресловутый Клифт, который не хочет откликаться на окрик вертухая.
– Он тут, гражданин начальник! Парень плохо слышит! Вы еще раз крикните! Он больной! – раздался из-за спины голос.
Это был Фельдман. В то же мгновение Павла кто-то бесцеремонно скинул с полки. Клюфт упал на холодный пол и застонал. Его подхватили сильные руки. И вновь голос Фельдмана:
– Вот он! Вот! Это Клифт, гражданин начальник!
– А ну, тащи его сюда! – заорал офицер.
Павел понял: сопротивляться бесполезно. Его уверенно и ловко выкинули из вагона на снег. Клюфт упал в накатанный наст лицом и больно ударился щекой. В глазах потемнело. Удар в бок ногой. Хорошо, что у конвойных были валенки. Иначе от сапога вновь можно потерять сознание. И тогда… Павел подскочил. Он понял: если сейчас не собрать в себе последние силы, то потом они уже никогда ему не понадобятся. Где-то там, за спиной, как в тумане он услышал хриплые вопли человека в грязно-белом полушубке:
– Овинников! Оболенский, Одинцов!
«Петр Иванович! Он тоже тут. Он с ним!» – подумал Павел и улыбнулся.
– Быстрее в колонну по четыре! – заорал рядом конвойный.
Раздался страшный хрипловато-звериный лай. Собака чуть не схватила Павла за ухо. Он на мгновение почувствовал теплоту и вонь псиного тела. Его запах. И главное, энергию, ту энергию, с которой овчарка готова была бы разорвать его. Почти дьявольские рыжие глаза и огромный алый язык, желтые зубы. Дыхание пса обжигало. Собака скулила оттого, что не может дотянуться и укусить этого человека. Ей так хотелось впиться в него. Ей так хотелось почувствовать, как хрустит под ее клыками кожа. Павел шарахнулся в сторону. Пес проводил его взглядом и облизнулся. Он заурчал и истерично дернулся на поводке. Конвойный шарахнул его концом брезентового ремня по загривку. Собака прижала уши, но не испугалась. Она продолжала буравить своими страшными, темно-желтыми глазами Клюфта. Тот тоже не отводил взгляда от этого существа.
«Интересно, а если я сейчас сам брошусь на этого кобеля и вопьюсь ему в горло? А? Он испугается? А? Почему он думает, что я слабее и трусливее его? А? Нет! Я не слабее! Напротив! Я так сожму руками его глотку, что он не сможет вздохнуть! Нет, он определенно испугается! Он поймет – я хозяин этой жизни! Его сильней!» – неожиданно для себя подумал Павел.
Он сжал кулаки и тронулся в сторону собаки. Овчарка почувствовала от него угрозу, поджала хвост и осадила назад. Она как-то нерешительно попятилась и, прикрыв пасть, замерла. Пес ждал, что будет дальше. Неужели этот человек способен на бросок?!
– Фамтусов, Фельдман… – донеслось до уха Клюфта.
Павел нервно обернулся. Он увидел, как к ним в строй спрыгнул из вагона этот страшный и загадочный человек. Борис Николаевич радостно подбежал и встал в одну из шеренг. Он хитро посмотрел на Клюфта и подмигнул.
– Колонна, слушай мою команду! Направо! Направо, мать вашу! – орал еще один человек в белом полушубке.
Это был моложавый офицер. Звания тоже было не разобрать под пушистым воротником. Зэки угрюмо переминались с ноги на ногу. Кто-то косился на состав. Там, в темноте вагонов, на них с жалостью и любопытством смотрели десятки глаз. Оставшиеся арестанты наблюдали за этой страшной картиной формирования колонны. Павел огляделся. Солнце наконец-то показалось из-за кончика горы. Где-то вдалеке виднелась башня элеватора. А рядом черные и серые срубы деревенских домов. Стога сена в поле и узкая полоска еле-видневшейся проселочной дороги с сугробами по обе стороны. Эта нитка уходила куда-то вдаль к еще темным, почти черным горам на горизонте. Офицер опять начал перечитывать списки. Фамилии звучали обрывками. Засвистел паровоз. Машинист дал тревожный длинный гудок. Конвойные засуетились. Кто-то в спешке убегал к вагонам, кто-то из солдат, напротив, отходил от состава к дороге. Собаки залились лаем. К офицеру, что читал список, подскочил человек в темно-серой шинели. Он был в сапогах. На голове, несмотря на зиму, фуражка с синим околышком. Что-то, сунув в руку своему коллеге в полушубке, не то бумагу, не то какой-то сверток, он толкнул его в плечо и понесся назад к составу. Поезд тронулся. Медленно и как-то обреченно набирал ход. Сначала слышался лишь скрип колодок. И вот колеса наехали на стыки.
