Книга Тень Эдгара По - Мэтью Перл

— Надеюсь, теперь перед вашим мысленным взором возникла карта запланированных передвижений Эдгара По в последние дни жизни. Из Ричмонда он не доехал до Нью-Йорка, из Балтимора — до Филадельфии. Следует учесть, что во всех четырех городах ему доводилось жить и курсировать между ними. Если бы в больничной палате собралось двадцать Рейнольдсов, можете не сомневаться — интересующий нас Рейнольдс, будь он человек или фантом, не имел бы к ним никакого отношения — равно как и к болезни и смерти поэта. Этот Рейнольдс имел отношение к прошлому Эдгара По, к тем временам, по которым По тосковал. Фамилия Рейнольдс не открывает нам с вами, мосье Кларк, никаких новых подробностей смерти Эдгара По; она навечно пребудет достоянием покойного поэта, и потому — самой загадочной и самой важной деталью мозаики.

Отмеренные судьей сорок минут истекли, публика решила вернуться в зал и обнаружила дверь запертой изнутри. Естественно, это обстоятельство вызвало новый приступ паники. Позднее меня сравнивали с сумасшедшим мартовским зайцем — я ведь рискнул прогневить и без того раздраженного судью. В разговоре с Дюпоном еще не была поставлена точка, когда раздались первые тяжелые удары и дверь зашаталась. Сделав словообильный вывод из сказанного (весь почти непрерывный Дюпонов монолог явил лишь две-три подробности, ранее мной не упомянутые), великий аналитик взглянул на дверь и снова повернулся ко мне.

— Можете передать суду все сказанное здесь, — разрешил он. — Я имею в виду, все сказанное мной. Состояние вы не потеряете; «Глен-Элизу» отстоите. Не все пункты расследования будут осмыслены отдельными вашими коллегами — тем хуже для них. Но в целом сойдет.

— Я не актер; я не сумею убедить публику и присяжных, будто сам додумался до таких выводов. Я не мистификатор — у меня язык не повернется заявить, будто до них додумался Барон. Я буду вынужден упомянуть вас, сударь; открыть правду о ваших гениальных способностях. Велик риск, что убийцы, вроде поверившие в вашу безобидность, решат, что поторопились складывать оружие. Вдруг они возобновят охоту?..

— Выкладывайте все, не думайте обо мне, — перебил Дюпон и медленным кивком выразил полное осознание риска и искренность своего позволения.

— Мосье Дюпон! — Я собирался рассыпаться в благодарностях, но вдруг поднял взгляд. К внутренним окнам прилипли любопытные физиономии, рты разевались в беззвучном требовании открыть дверь. Зрелище загипнотизировало меня. Наконец засов был отодвинут. Напрасно я искал глазами Дюпона — он растворился в хлынувшей толпе. Ко мне ринулся Питер, оттащил в сторону.

— Это что, тот самый… с кем ты сейчас говорил, Квентин? — горячился Питер.

Я безмолвствовал.

— Это он? Это Огюст Дюпон, да? — повторял Питер.

Я замотал головой, но понял, что малоубедителен.

— Квентин, не отпирайся — это был Дюпон! — Питер обрадовался, вероятно, сам себе не отдавая в том отчета. — Значит, он сообщил тебе правду! Теперь ты знаешь все, ты сумеешь раскрыть тайну смерти По! И утереть нос им всем, и бабуле Кларк в первую очередь! Это же чудесно!

Я кивнул. Препровождая меня к свидетельской трибуне, Питер не переставал улыбаться. Судья принес извинения за непредвиденную заминку, отчитал меня за то, что я заперся, заверил собравшихся в поимке и обезоруживании буяна и предложил продолжить давать показания.

— Нет, — едва слышно отвечал я.

— Как это «нет», мистер Кларк? — опешил судья. — Мы должны услышать все, что вы имеете сообщить. Говорите же!

Я поднялся. От раздражения судья прищурился, вокруг глаз образовалась сетка морщин.

Зрители возбужденно перешептывались. С Питерова лица сползла улыбка. Он закрыл глаза, как бы в ужасе перед неизбежным финалом, и уронил голову в ладони.

Я отыскал глазами бабулю Кларк. Не обращая внимания на отчаянную жестикуляцию Питера, призывающую меня сесть, я навел трость прямо на свою престарелую родственницу.

— Память о моих родителях принадлежит мне, а «Глен-Элиза» со всем содержимым моя по праву рождения. И знайте, тетя: за свою собственность я буду драться как лев, даже если мне не суждено победить. Я буду жить счастливо, если сумею, и умру в нищете, если таково предназначение рока. И ни вы, ни тетушка Блум, ни форт Мак-Генри в полном составе не принудят меня отступиться. Человек по имени Эдгар По скончался некогда в Балтиморе; возможно, так случилось потому, что его мечты и сны были лучше наших, и мы его использовали — до тех пор, пока от него осталась одна только тень. Но спекулировать на его тени больше никто не будет — я этого не позволю. А еще… — Тут я выписал тростью широкую дугу, как бы адресуясь к каждому из присутствующих, — мне казалось, я должен сделать это дополнение. — Еще завтра утром, на заре, на лугу возле «Глен-Элизы», я сочетаюсь браком с мисс Хэтти Блум, и это будет хорошо и правильно. Приглашаются все жители Балтимора!

Кажется, одна из сестер Хэтти хлопнулась в обморок, а сама Хэтти просияла, выскользнула из объятий тетки Блум, более похожих на клещи, и, освобожденная, бросилась ко мне. Питер остался сдерживать натиск семейства Блум посредством объяснений и увещеваний.

— Что ты наделал, Квентин? — испуганно зашептала Хэтти.

Толпа гудела, судья силился навести порядок.

— Наверное, Хэтти, я доказал правоту бабули Кларк. Теперь за тобой не дадут приданого, а я успел влезть в долги. Быть может, я даже пустил на ветер все наше с тобой состояние!

— Нет, Квентин, ты оправдал мои надежды. Твой отец гордился бы тобой — ты весь в него!

Хэтти чмокнула меня в щеку, уклонилась от объятия и поспешила к родственникам, нуждавшимся в успокоительных словах.

Питер схватил меня за локоть.

— Что происходит, Квентин?

— Где он? Ты не видел, куда делся Дюпон?

— Квентин! Почему ты не выложил все, что сообщил тебе этот француз? Почему не сказал правду — не зря же вы с Дюпоном столько сил потратили на ее поиски?

— А зачем, Питер? Ради собственного спасения? По расчетам этих людей, я именно так и должен был поступить. Тогда бы они возомнили, будто могут читать в моей душе; сочли бы, что я ниже их — потому что не таков, как они. Нет, я не открою им правды. Пусть общественное мнение катится к дьяволу — тайна смерти Эдгара По остается тайной. Ничей язык более не осквернит ее. Есть лишь одна девушка, для которой я нынче разворошу прошлое — далекое и не очень. Я хочу, чтобы она всегда меня понимала, как раньше; она получит отчет из первых рук.

— Квентин, Квентин! Подумай, что ты делаешь!

36

Ни в тот день, ни позднее ни судья, ни присяжные, ни почтеннейшая публика не услышали от меня истинной истории смерти Эдгара По. Я работал под Питеровым началом и сделался, по его излюбленному в отношении меня выражению, клиническим правоведом, ибо не пропускал отныне ни противоречий, ни сомнительных предположений в деле о моей вменяемости. В итоге мы победили. С подачи большинства зрителей, присутствовавших на всех заседаниях, я был официально признан разумным человеком. Изначально в полную мою адекватность верили немногие, но ход судебного процесса неоспоримо доказывал данный факт.