Книга Игры рядом - Юлия Остапенко

И вот теперь она здесь, и я тоже здесь, мы смотрим друг на друга, и я не вижу на ее шее даже шрама. Но ведь это невозможно. Должен остаться хотя бы шрам…

Не должно так сильно пахнуть землей.

Я приподнялся, неловко встал, опираясь о землю. Рука наткнулась на прилипший к грязи лист, поползла, едва не вынудив меня упасть. Я выпрямился. Йевелин уже стояла на ногах. Между нами было три шага, но мы не могли их сделать. Просто смотрели друг на друга, с легким, обиженным удивлением, и по нашим лицам стекал дождь.

— Ты… — она запнулась, видимо, испугавшись хриплости своего голоса, нерешительно прочистила горло, поднеся ладонь к груди. Ее пальцы мелко дрожали от холода. — Ты… ты такой грязный.

И тогда я всё-таки обнял ее. Не очень крепко, просто, чтобы почувствовать тепло ее тела. Оно было не просто теплым — горячим, пульсирующим каждой своей клеткой. Йевелин опустила голову мне на плечо, тихо вздохнула, и вот так мы и стояли посреди осени, под мокрыми желтыми листьями, соскальзывающими с наших тел на влажную землю.

Потом Йевелин подняла голову и взглянула мне через плечо. А я взглянул через ее плечо и увидел Стальную Деву, смотревшую на нас.

— Зачем они это сделали? — еле слышно сказала Йевелин. — Зачем они…

Она задохнулась и умолкла. Правильно, Йев, лучше не произносить этого слова. Это хорошее слово… но у него, как и у всех остальных, только одно значение, и это значение подразумевает, что мы пахнем землей не потому, что лежали на ней. Поэтому лучше не надо об этом… не надо.

— Если мы сейчас скажем им остановиться… они остановятся?..

Боги, Йев, разве я могу знать? Они отдали нам свою кровь, чтобы у них оставалась возможность сделать то, что они собирались сделать с самого начала. Мы не так должны умереть, Йев, не здесь. Ты ведь понимаешь?..

Я понимаю.

Я не удивился. Мне уже доводилось раньше слышать ее голос в своей голове — а сейчас это пришлось очень кстати, потому что говорить по-прежнему было больно. Спасибо эйдерелле…

Но мы всё-таки можем попробовать. Мы можем…

Да. Только… думаешь, мы имеем на это право?

Я обернулся.

Ржавый Рыцарь стоял у покосившегося клена, с которого падали листья, и, наверное, смотрел на меня. Что я должен тебе за это, дружище? Мое сердце? Пожалуй, справедливая плата, но я не готов ее внести. Как можно дать жизнь и тут же потребовать ее в качестве благодарности? Ты хороший парень, хотя мне порой трудно тебя понять, и я бы с удовольствием тебе помог… но только не так.

Я очень часто предлагаю людям все что угодно, кроме того, что им в самом деле от меня нужно.

Только вот с Йевелин вышло наоборот. Может быть, в этом всё дело?

— Стой, — будто извиняясь, сказал я. — Пожалуйста… я всё… понимаю, но… стой.

Он стоял, и мне даже не надо было его об этом просить. В самом деле, ведь они вполне могли отнести нас в храм Безымянного Демона и напоить своей кровью уже там. Но они предпочли не медлить. Возможно, у них просто не было времени, но…

Но почему же тогда вы стоите и смотрите, будто ждете, чтобы мы подошли первыми? Как тогда, на холме, только теперь вы гораздо ближе.

Может, они не могут применить силу? Теперь, после всего — не могут? Может, ждут, чтоб мы сами… первые…

Я слабо рассмеялся, и она вздрогнула. Йев, ты что. Они не могут быть так глупы. Мы не подойдем. Ни ты, ни я. Как к ним можно подойти?! Мы же знаем, к чему это приведет. Сказав «да» один раз, мы больше не сможем сказать «нет». Так всегда происходит. Ты это знаешь лучше других, потому что так и не смогла меня убить.

Но они ведь… вернули нас. Они сделали это, значит, мы нужны.

Кому нужны?

Я не знаю… Но ты разве не чувствуешь?..

Я чувствовал, и слишком хорошо. Смотрел в сырую нетьму за забралом, с которого стекала ржавчина, и думал, что знаю. Рыцарь отдал мне свою ржавчину. Дева отдала тебе свой яд. У них больше ничего не осталось… Они теперь чисты?

И что же, теперь мы — вместо них?..

Я легонько оттолкнул Йевелин и шагнул вперед.

Посмотри ей в лицо.

Что?..

Слышишь, заставь себя. Посмотри ей в лицо. Скажешь мне, что ты там увидишь. У Стальной Девы лицо есть, но в него никто никогда не смотрит. Верно? А у Ржавого Рыцаря просто нет лица. Просто… просто нет…

Просто я решил, что его нет.

…Эван…

Мое имя было слабым, еле слышным и как будто чужим. Я сделал еще один шаг и оказался перед Ржавым Рыцарем, стоявшим все так же неподвижно, будто огромная страшная марионетка, когда ею некому управлять.

За моей спиной зашуршала мокрая листва.

Капли дождя барабанили по латам Рыцаря, па которых с каждой минутой оставалось все меньше ржавчины, и кленовые листья прилипали к мокрому железу.

Йевелин?

Что ты увидела?

Мы теперь… это вы?

Вы нами и были с самого начала, да?

Я протянул руку. Забрало было таким ледяным, что к нему едва не примерзали пальцы. Оно поддалось с неожиданной легкостью.

У Ржавого Рыцаря было мое лицо.

Я повернулся к Йевелин, и в тот же миг она повернулась ко мне. В ее глазах я увидел… нет, не ужас и не растерянность… Что-то третье.

Я взял ее правую руку и положил на свое левое запястье, и она сжала его. А я сжал ее.

Дождь лил, и лил, и лил, но желтых листьев всё равно было больше, чем воды.

ГЛАВА 43

В этом мире никогда не бывает ветра.

— Милая… вот мы и вместе… я здесь…

— Не подходи ко мне.

В этом мире никогда не бывает тепла.

— Что?.. Почему?! Я сделал это… ты знаешь? Ласкания, я сделал, как ты хотела!

— Что ты сделал? Убил этих несчастных детей? Ты думаешь, что это надо было сделать ТАК?

В этом мире никогда не бывает лета.

— А как?! Я сомневался, но…. когда увидел их, заговорил с ними… и потом… УВИДЕЛ их… Я понял, что ты права, ты всегда была права. Им нельзя соединиться в Демоне, ты же сама мне сказала! Ты столько раз мне говорила!

— И ты решил, что, если убить их, они не смогут соединиться?

В этом мире никогда не бывает правды.

— Я…

— Ристан, я всего лишь мертворожденный оракул. Я знаю только то, что мне положено знать. Я знаю, что из двух демонов, которые создали что-то третье, нельзя создать еще одного демона. Нельзя не потому, что тогда закончится мир. А потому что это НЕВОЗМОЖНО. Нельзя — и невозможно, понимаешь? Безымянный Демон не освободится, он просто умрет. И бедные дети умрут тоже, но не тогда и не так, как ты захотел. Просто умрут все. И будет одна только боль. А в этом мире не бывает боли.