Книга Дожить до вчера. Рейд "попаданцев" - Артем Рыбаков

— Вы уверены, что он имеет отношение к ГБ?

— Товарищ нарком, я в ГПУ в двадцать третьем пришел, еще при Феликсе Эдмундовиче, вас еще по Закчека помню, по Тифлису, да. Наших отличаю влет. Очень этот Окунев на иношника похож. Такой, знаете, обаятельный да обходительный, но нет-нет да и зверь выглянет. Языки знает. Даже песню как-то испанскую спел. Зажигательную, вроде лезгинки.

Неслышно приоткрылась дверь, и в кабинет заглянул Меркулов. Берия жестом предложил ему войти.

— А почему вы, товарищ Лакрба, начали рассказ именно с него? — Нарком пододвинул стакан с уже давно остывшим чаем, сделал глоток, поморщился.

— Понымаете, он из них самый непонатный! — Лейтенант покрутил в воздухе рукой, словно пытался проиллюстрировать непонятность человека, о котором рассказывал. — Осталные проще, понатнее, что ли? Командыр их, серьезный человэк. Военный, Но я такых видал, да. И помощнык его — точно из наших, клянус. А это Окунев балагур, да.

— А не могли бы вы, товарищ Лакрба, пример какой-нибудь привести? — вклинился в паузу Меркулов. — А потом, я думаю, мы вам дадим отдохнуть, а то у вас язык заплетается и глаза сами собой закрываются, — добавил замнаркома.

— Э нет, я в порядкэ, товарищы! — замахал руками абхаз. — А прымер… Вот песни он пел. Такие хорошие, знаетэ… Про комбата, про десант… А потом раз — и урочью какую-нибуд споет. Представляете?!

— Урочью? — переспросил Берия.

— Ну да! Про воров! Вот как вам… — Лакрба замолчал, словно вспоминая. — «На улице Гороховой ажыотаж, Урицкий всю ЧэКа вооружает. Все потому, что в Питер, в свой гастролный вояж с Одессы-мамы урки прыезжают…» Каково, а?

— Да уж, — хмыкнул Круглов.

— Это не блатная песня, — неожиданно заявил Меркулов.

— Почему ты так считаешь, Всеволод? — Берия пристально посмотрел на своего зама.

— Я часть текста читал, в докладе она была. Это стилизация под блатную. Да, жаргона много, но я уверен, что это стилизация. Например, вставление фамилии Урицкого. Насколько я помню, Моисей Соломонович руководил Петроградской ЧК всего полгода, и если бы песню писали блатные, они бы привязки к такому небольшому сроку не сделали. Мне кажется, эту песню написал кто-то из питерской интеллигенции.

— Хорошо, Всеволод, мы поняли. Продолжайте, товарищ лейтенант.

— Ножы еще очень любит. Весь в ножах прямо!

— Это как?

— Всегда у него их два или тры. Сам показывал. Ах, какой у него нож есть, товарищ нарком! Сам бы такой носыл! Гладенькый, тут ребро, ручка такая… — рассказывая о заточенной железке, абхаз неожиданно оживился. — Еще складной есть, красывый. Там в ручке пластынка хитрая есть, открыл, а он не закрывается, пока на место одно не нажмеш! А твердый — стекло царапат можно!

— Это очень интересно, но хотелось бы вернуться к песням. Что еще вам не понравилось?

Агент задумался, с интересом наблюдая за тем, как вошедшие порученцы сгружают с подносов бутерброды и множество, как бы не дюжину, стаканов в массивных подстаканниках, в которых исходил паром заваренный до черноты чай. Судорожно сглотнув, он тем не менее к еде даже не дернулся, а, дождавшись, когда посторонние выйдут, ответил:

— Понимаете, товарищ нарком, песны у него уж очен странныэ. Правылные вроде, но за мелочы ухо цеплаетса. — Акцент, практически незаметный в начале разговора, сейчас усилился, видимо, лейтенант действительно держался, как говорят, «на честном слове». — Словечкы проскалзывают. «Солдат», «гвардейскый» и прочее.

— А что же его начальники? Не пресекли? — начальник отдела кадров наркомата, удивленно приподнял бровь.

— Нет. И нас одернулы. Но там исторыя вообщэ очен странная. Оны нас буквално выгналы.

— Как это? — Из присутствующих Берия и Меркулов читали отчет Зайцева, а вот Круглов — нет, потому он и спросил.

— Оны настаивалы, чтобы мы ушлы из места дислокацыы. На Москву кывалы.

— Как это ушли? Мотивация какая была? — комиссар госбезопасности второго ранга встал и оперся на стол, буквально нависнув над собеседником.

— Что скоро немцы будут проводыт поиск, и еслы найдут нас, то мы можем их выдат.

— И что же?

— Все случылос, как оны говорылы, — абхаз потер глаза.

— Вы их выдали? — улыбнулся уголком рта Круглов.

— Нэт, что вы! Мы ушлы, но агентура-то осталас! — всплеснул руками Лакрба. — Оны что-то такоэ сделалы, что немцы лес чесалы частым гребнэм. На неболшую рощу две роты напустилы. Сам видел, клянус!

— Сергей Никифорович, про это мы уже знаем, — осадил комиссара Меркулов. — Как и о методах, которые эти товарищи применили для убеждения командования группы Зайцева. Меры, прямо скажем, нетривиальные и где-то даже чрезмерные, но, этого отнять нельзя, очень эффективные.

— Это какие же? — отстранившись от стола, Круглов всем телом развернулся в сторону бывшего наркома госбезопасности.

— Угроза расстрелом на месте, — вместо Меркулова ответил Берия. — И я бы не сказал, что они такие уж нетривиальные в военное время. Товарищ Лакрба, я гляжу, у вас глаза совсем слипаются, а нам необходимо расспросить вас очень подробно. Предлагаю вам отдохнуть… Три часа хватит? Вот и отлично! Ровно… — нарком бросил взгляд на висевшие на стене часы. — Ровно в десять мы снова встретимся.

Лондон, Вестминстер-стрит, Соединенное Королевство. 1 сентября

1941 года. 16:37.

Война, хоть и внесла коррективы в привычный, устоявшийся за десятилетия, если не века, распорядок работы правительственных учреждений империи, на многие вещи повлиять так и не смогла. И сейчас, когда часы на Башне Святого Стефана, известные всему миру под прозвищем Биг-Бэн, показывали почти без четверти пять, в коридорах и многочисленных (дюжина сотен залов, комнат и кабинетов как-никак!) помещениях Вестминстерского дворца было пустынно.

Несмотря на наивные представления плебса, что демократия — это власть народа, большинство, если не все, собравшихся в этом кабинете, нет, скорее все-таки зале, так совершенно не считало. Впрочем, как и постулат о том, что для решения важных вопросов нужно много людей. Присутствующие по внешности четко делились на две категории: «толстые» и «тонкие», при этом последние составляли хорошо заметное большинство.

— Джентльмены, хотелось бы услышать новости с Континента. — Тучный, сильно напоминающий лицом бульдога мужчина сделал глоток из массивного хрустального стакана, на дюйм наполненный янтарной жидкостью.

— С этого края или с того, сэр Энтони? — спросил сидевший по левую руку от «бульдога» высокий костистый джентльмен.

— Про ближний я знаю, — сделав еще один глоток, ответил первый.

— Клайв?

Мужчина, откликнувшийся на это обращение, явно не был своим в этой компании. Это можно было понять хотя бы по тому, что он единственный стоял, точнее — был не приглашен присесть. Многие из присутствующих вставали, чтобы, например, налить себе виски или коньяку или взять из одного из многочисленных ящиков сигару, но этот человек с начала собрания стоял возле массивного камина и даже не делал попытки занять какое-нибудь кресло.