Книга Секреты Лос-Анджелеса - Джеймс Эллрой

– Это Эксли. Уайт, где ты?

– В Эрроухед. Только что прочел дневник Линн. Теперь я знаю все про твоего старика, Дитерлинга и Атертона. Все знаю, понятно, мать твою? Сейчас мне нужно найти одного человека. Когда я с этим разделаюсь, имя твоего папочки появится в шестичасовых новостях.

– Уайт, подожди! Мы можем договориться!

– Иди к черту, Эксли.

* * *

Назад в Лос-Анджелес. По третьему кругу: Чайнатаун, Стрип, «Билтмор». Перед глазами плавают алые круги, китаезы кажутся похожими на музыкантов из группы Спейда, у «Ковбойских ритмов» – желтые физиономии, глаза-щелочки. Все норы, все укрытия проверены по три раза. Кроме одной: у агента Кули он был только однажды.

Бад едет в «Ассоциацию Ната Пенцлера». Дверь в кабинет открыта – мистер Натски у себя за столом кушает сэндвич. Заметив Бада, чуть не давится:

– О черт!

– Спейд вчера не появился на концерте. Должно быть, он тебе стоит кучу денег.

Пенцлер сует руку под стол:

– Эх, Тарзан, знал бы ты, сколько неприятностей доставляют мне клиенты!

– Что-то ты не сильно этим огорчаешься.

– Потому что в конечном счете всегда остаюсь в прибыли.

– Знаешь, где он?

Пенцлер, что-то заталкивая под стол:

– Скорее всего, где-нибудь на Марсе в обнимку со старым приятелем «Джеком Дэниелсом»[63].

– Что это ты там, под столом, делаешь?

– Яйца себе чешу. Так хочешь на меня работать? Пять сотен в неделю и десять процентов агенту.

– Где Спейд?

– Где-то шляется, а где – не знаю. А ты зайди на следующей неделе и дай знать, если с тобой кто-нибудь мозгами поделится.

– Значит, так?

– Слушай, Тарзан, зачем мне от тебя что-то скрывать. Мне жизнь дорога…

Бад резко бьет ногой по стулу. Пенцлер летит на пол. Бад лезет под стол: толстый сверток, завернутый в коричневую бумагу и перевязанный веревкой. Бад ставит ногу на сверток и дергает узел: внутри стопка чистых черных ковбойских рубашек.

– Линкольн-Хайтс, – говорит Пенцлер, поднимаясь. – Подвал в заведении Сэмми Линя. Только помни: ты об этом узнал не от Натски.

* * *

Китайский ресторан Линя: вверх по Бродвею от Чайнатауна. Позади ресторана – автостоянка, черный ход на кухню. Снаружи в подвал хода нет. Снизу из вентиляционной трубы вырывается пар, доносятся голоса. Из приоткрытой задней двери доносятся пряные запахи. Вход в подвал должен быть с кухни.

Бад находит во дворе палку, входит с черного хода. На крохотной кухоньке двое узкоглазых режут мясо, еще один, старый хрыч, свежует утку. Где вход в подвал? Бад соображает сразу: под соломенной циновкой у плиты.

Его заметили. Молодые начинают что-то лопотать по-китайски, папа-сан взмахом руки их успокаивает. Бад показывает жетон.

Старик делает движение пальцами, словно свивает невидимую нить:

– Я плачу! Я плачу! Уходите!

– Спейд Кули, папаша. Спустись вниз и скажи ему, что Натски прислал смену белья.

Старик не унимается:

– Спейд заплатил! Уходите! Я плачу!

Папа-сан сжимает мясницкий нож; молодые встают рядом полукругом.

– Уходите! Уходите! Я плачу!

Бад ждет, когда старик подойдет поближе, и встречает его дубинкой по корпусу. Папа-сан падает на плиту – лицом в огонь. Волосы мгновенно загораются. Молодые кидаются на Бала – одним ударом дубинки он сбивает их с ног – они горой валятся на пол, Бад добавляет им ногами по ребрам. Старикан, вопя от боли, тушит волосы в раковине, лицо у него обожжено до черноты.

Бад бьет его под колени – китаеза падает, не выпуская из руки нож. Бад наступает ему на руку, пальцы хрустят, старикан пронзительно вопит. Бад оттаскивает его к плите, пинком отбрасывает циновку – под ней люк, ведущий в подвал.

Тошнотворная сладкая вонь опиума. Бад стаскивает вопящего китайца вниз, бьет ногой, тот замолкает. Идет по узкому проходу среди матрацев, вглядываясь в лица курильщиков.

Бад пинками расталкивает их. Сплошные узкоглазые – что-то недовольно бурчат, а потом снова погружаются в забытье, каждый в своем Фантазиленде. Дым – хоть топор вешай. Едкий дурманящий запах окутывает лицо, проникает в ноздри: Бад тяжело дышит и с каждым вздохом ядовитые пары растекаются по легким.

В конце подвала – дверь. Бад распахивает ее пинком. Сквозь опиумный туман: голый Спейд Кули, с ним три обнаженные девицы. Пьяное хихиканье, переплетенье рук и ног – оргия на скользкой, покрытой кафелем скамье. Бад не стреляет – боится попасть в кого-нибудь из женщин.

Вместо этого нашаривает выключатель на стене, включает свет. Туман рассеивается, Спейд поднимает голову. Бад наводит на него револьвер.

УБЕЙ.

Кули выходит из оцепенения первым: хватает двух девиц, прижимает к себе, как щит. Бад подходит ближе. Мелькают руки, ноги, ногти целятся ему в лицо. Выскользнув из рук Спейда, девки, спотыкаясь, поспешно исчезают за дверью. Спейд:

– Иисус. Мария, Иосиф…

Бад наглотался опиума: в голове туман. Надгробное слово – чтобы растянуть лот миг:

– Кэти Джануэй, Джейн Милдред Хемшер, Линетт Эллен Кендрик, Шерон…

– ЭТО ЖЕ ПЕРКИНС, МАТЬ ТВОЮ, ЭТО ВСЕ ПЕРКИНС! – вопит Кули.

Бад застывает: палец до половины надавил на спусковой крючок. Перед глазами плавают цветные пятна. Кули тараторит как пулемет:

– Я видел Собачника с этой последней девчонкой, с Кендрик. Я знал, что он любит колотить шлюх, и, когда о ней рассказали по телику, спросил, не он ли это. А Собачник… господи, он меня напугал до усрачки, потому-то я здесь и прячусь. Поверьте мне, мистер, это правда!

В цветных пятнах – мерзкая рожа Собачника Перкинса. Из калейдоскопа выплывает бирюзовое пятно – один из перстней на пальцах Спейда.

– Откуда у тебя эти перстни?

Кули, дрожащими руками обматывая бедра полотенцем:

– Да все от него же, от Собачника! У него хобби такое, всюду возит с собой станок и вытачивает перстни. Он всегда насчет этих перстней отпускал какие-то странные шуточки, вроде того, что они ему помогают в деликатной работе, защищают руки – теперь-то я понимаю, о чем он!

– Опиум. Он знает, где его достать?

– Этот козел таскает мою дурь! Мистер, вы должны мне поверить!

И Бад решает ему верить.

– Я проверял места и даты. Каждый раз на месте убийства оказывался ты. Другие музыканты из твоей сраной группы приходят и уходят – остаешься только ты.