Книга Огненная дорога - Энн Бенсон

Он вернулся к тексту.

— «Они поскакали на север в окрестности Компьена, чтобы приступить к сбору армии, хотя, конечно, это слово здесь не совсем уместно. Ни он, ни я не представляем, сколько человек он сумеет повести за собой, но, может быть, и немало. Что еще делать этим несчастным? И если им пообещают пищу и оружие, они, я считаю, откликнутся».

— Как это он может обещать такие вещи? — прервал Наварру барон. — У Каля ведь нет никаких средств.

— Оружие у некоторых из них есть свое, хотя вряд ли его много.

— А лошади?

— Те, которых еще не съели, тощие и никудышные.

Де Куси многозначительно хмыкнул. Наварра продолжил чтение.

— «Хотя многое говорит против него, я уже неплохо знаю Гильома Каля. Он обладает одним выдающимся качеством, существенно отличающим его от других мятежников: способностью вести их за собой. Он умный, вдохновенный человек, в чьем сердце пылает стремление одержать победу над теми, кого он считает безбожными угнетателями. Причина, заставляющая его действовать так, как он действует, очень опасна по своим последствиям: вера в свою моральную правоту. Смотрите, не ошибитесь — за ним пойдут многие. Одни, поскольку они такие же фанатики, как он. Другие, потому что им нечего терять, кроме своей жалкой жизни. Третьи в расчете на вознаграждение: богатство и земли, которые они отнимут у дворян, убив их».

— Не важно, какие причины пригонят их на поле боя, — заметил де Куси. — Главное, они будут сражаться.

— Возможно, нужно переговорить с Калем до того, как мы объединим свои силы против дофина. Для лучшего взаимопонимания.

Де Куси усмехнулся.

— А что ему-то тут понимать? Как сохранить свою голову на плечах?

— Кроме всего прочего.

Наварра отдал пергамент пажу, а потом кивнул в сторону камина.

Прошло всего несколько дней, и их новое обиталище стало пригодно для житья; начало возникать ощущение дома. Кэт, которая теперь делила постель со своим внимательным красавцем мужем, вся светилась, хлопоча, точно наседка, хотя мысль о том, что ждет их впереди, ни на миг не покидала ее. Мужчина, взявший ее в жены, стал опорой их маленькой семьи, изо всех сил стараясь быть полезным.

Его новоиспеченный тесть придерживал язык, когда требовалось, но иногда, не стерпев, позволял себе высказаться. Однако потихоньку-полегоньку они учились жить вместе. Труд и сноровка помогли им соорудить несколько грубых скамей и дощатый стол, и хотя эти вещи были сделаны из свежесрубленного, еще влажного дерева и несли на себе огрехи неумелых рук Гильома, Алехандро, садясь за стол, не опасался, что скамья развалится под ним или стол начнет шататься. Он мог есть и размышлять, сидя там, где чувствовал себя спокойно, и считал это подарком судьбы.

Постепенно у них вошло в привычку собираться вместе за ужином, чтобы обсудить свои приготовления и при свете факела составить список того, что еще нужно продумать, переделать и раздобыть. Инструменты, оружие, масло и жир, полоски кожи, самая простая броня, в особенности если удавалось снять ее с убитого в сражении дворянина. Кони, обувь, сушеные бобы и все остальное из числа доступного, что так или иначе могло увеличить шансы на победу.

— Нужно просить рекрутов захватить с собой все, что у них есть из того, что нам нужно, — сказал Гильом, — и убедить отдать это в общий котел.

— Человек, у которого всего две горстки бобов, не пожертвует их ради дела, — заметила Кэт.

— Но он может пожертвовать одну, — ответил Гильом. — Все-таки помощь. И еще нам нужны люди с определенными навыками: конюхи, плотники, кузнецы…

— Если их не призвал к себе на службу Наварра.

— Мы найдем их, — убежденно заявил Гильом. — Уверен, найдем. Они еще остались. И ждут своего часа.

Его предсказание оказалось верным: они действительно остались. По мере того как весть о Гильоме Кале распространялась по стране, люди стекались отовсюду, и вскоре их дом превратился в центр маленького городка будущих воинов. Естественным образом Каль стал их лидером, королем Жакерии — как и предсказывал Наварра. И Каль, плоть от плоти народа, чувствовал себя в этой роли так уверенно, словно был рожден для нее. Не было предела ни его трудоспособности, ни умению воодушевлять мятежников.

Плотники начали изготовлять луки и стрелы, а те, кто не умел делать это, сдирали кору с длинных, прямых ветвей, выравнивали места, откуда прежде отходили меньшие ветки, привязывали или иным способом прикрепляли острые куски камней к одному концу ветки и пучки травы к другому, для балансировки. Срезаемые листья использовали для крыш навесов, которые начали вырастать по краю поляны. Копали ямы для нечистот и, по настоянию Алехандро, придерживались простейших правил санитарии.

Перья используемых в пищу птиц тоже шли в дело при изготовлении стрел. Внутренности животных вывешивали для просушки, а из их кишок плели вполне сносную тетиву. Шкуры высушивали и очищали с тем, чтобы делать из них подкладки на плечи будущих лучников. Уходили с топорами глубоко в леса и возвращались, волоча связки длинных, прямых молодых деревьев, из которых потом мастерили копья.

Кузнецы расщепляли кувалдами камни и делали кремневые наконечники для копий, а если удавалось раздобыть металл, эти мускулистые силачи, истекая потом, чудесным образом преображали лом в те же наконечники. В конце концов Алехандро пришлось вывести лошадей из дома, чтобы освободить место для растущей груды оружия и примитивных, но вполне пригодных для нападения приспособлений, которые требовалось укрыть от непогоды. Он обвязал бабки своих коней тряпками, чтобы отличать их от остальных, и выпустил на луг, где уже паслись те немногие тощие лошади, которых привели с собой добровольцы. Грумы, радуясь тому, что теперь работают на себя, а не на господ, обихаживали животных и обучали их.

С потолка в доме свисали пучки целебных трав и листьев; день и ночь кипели горшки, до краев наполненные снадобьями, могущими пригодиться для ухода за ранеными. Некоторые волонтеры приводили с собой жен и детей, которые помогали обдирать древесные волокна и сплетать из них веревки. Хлопок взять было неоткуда, приходилось использовать дикий лен; изготовленный из него перевязочный материал получался жестким и слегка царапался, но его размягчали с помощью воды или масла.

И в плотно закрытом металлическом ящичке около камина, не слишком близко к пламени, чтобы не загореться, но и не слишком далеко, чтобы оставаться теплой, лежала рука умершего от чумы мальчика, которого Кэт и Гильом выкопали из могилы еще по дороге в Париж. Время от времени, когда никто не видел, Кэт открывала ящичек, с любопытством, не лишенным боязни, следя за тем, как идет процесс высушивания, как рука съеживается до чего-то похожего на лапу и в конце концов рассыпается, превращаясь в сероватый, жирный порошок. Каждый раз, открывая ящик, она крестилась, как бы отгоняя неизвестного демона, которого почти ожидала увидеть поднимающимся из серого праха. И Алехандро тоже вместе с ней заглядывал в ящик, пытаясь оценить, когда процесс закончится. Он слегка потряхивал ящик из стороны в сторону, чтобы было видно, сколько плоти еще осталось. В конце концов наступил момент, когда там не было уже ничего, кроме порошка и кусочков костей. Алехандро выбрал кости, отнес их в лес, закопал и засыпал камнями.