Книга Золотой цверг - Вадим Проскурин

– Ты имеешь в виду ветровой щит?

– Не только. Я скачал один любопытный документ, он называется “Перспективный план преобразования планеты”. Ветровой щит к востоку от Олимпа представляет собой только первый шаг.

– А какой второй?

– Серия тоннелей в Мордорских горах.

– Каких горах?

– Мордорских. Среди географов первой экспедиции были толкинисты… Братство хочет продырявить всю горную систему и организовать слив воды из Олимпийских болот в Срединный океан.

– Хотят осушить все Олимпийские болота?

– Вот именно. И это только второй шаг.

– Но как? Мордорские горы – это та большая горная система на юге?

– Та самая.

– Там же километров пятьсот надо бурить!

– Четыреста пятьдесят. Они разработали специальный проходческий комбайн, назвали его, кстати, “Барлог”. За основу взяли обычные комбайны с Гефеста, только размер увеличили раз в пять.

– И какой же там аккумулятор?

– Никакого. Он питается напрямую от магистральной линии.

– И откуда они возьмут столько электроэнергии?

– Собираются строить термоядерный реактор.

– Прямо на поверхности планеты?

– Да.

– Разве это не опасно?

– Насколько я понимаю, не особенно. Дорого, но при отсутствии нормального космофлота должно себя оправдать. Строить реактор дешевле, чем космодром, орбитальную базу и целый флот танкеров. Если верить аналитикам братства, все это хозяйство могло бы окупиться только лет через пятьдесят. Кроме того, надо иметь хотя бы один реактор, чтобы построить космодром.

– И скоро они собираются осушить этот гадюшник?

– Года через три. Я бегло просмотрел документы, план выглядит вполне реальным. И это еще не все, у них все расписано на двенадцать лет вперед. К двадцатому году планету будет не узнать.

– Так это здорово!

– Не скажи. Такие операции нельзя делать наобум и в спешке, надо все точно рассчитать, предусмотреть все нештатные ситуации, а они щит построили меньше чем за две недели. В зоне щита, кстати, большие проблемы. Было локальное наводнение, в одном месте размыло сваи, в щите возникла дыра в полкилометра диаметром, в нее постоянно дует ураганный ветер, ученые сами не понимают, что там творится и что из этого получится.

Анатолий пожал плечами:

– Ошибки случаются со всеми. По-моему, лучше ошибиться, чем вообще ничего не делать.

– А по-моему, лучше не делать ничего, чем делать терраформинг на этой планете, – возразил Ибрагим.

– Почему?

– Потому что мы здесь не одни. Мы пришли на обитаемую планету, мы здесь не хозяева, а гости. Если братство будет продолжать терраформинг, кому-то не останется места на этой планете – либо нам, либо ящерам.

– Не кому-то, а ящерам. Ты же не думаешь, что они смогут выиграть войну против человечества?

– Выиграть не смогут, а поднасрать – запросто. Историю двадцатого века помнишь? Вьетнам, Афганистан, Чечня… Очень трудно навязать свою волю целому народу, а уничтожить целый народ еще труднее, особенно, если этот народ не может ассимилироваться. Когда терраформинг закончится, ящеры не смогут жить на Деметре, братство хочет оставить для них несколько резерваций, миллиона на два в общей сложности, а остальные особи вымрут.

– Разве ящеры не могут жить в земной биосфере?

– Могут. Североамериканские индейцы тоже могли жить в обществе бледнолицых. Теоретически. Ты готов взять на себя ответственность за геноцид целого народа?

– Это не геноцид, это эволюция. Слабые вымирают, сильные выживают, все просто и понятно. Мы не виноваты, что люди оказались умнее, чем ящеры. Пока ящеры собирали свой лвухсылх, люди успели слетать к звездам, и что теперь, мы должны занести ящеров в Красную книгу и сдувать с них пылинки?

Ибрагим почему-то разозлился.

– Слушай, Анатолий, – сказал он, – когда ты приходишь в гости к другу, ты всегда оцениваешь, кто из вас двоих умнее и сильнее? Допустим, ты решил, что ты умный, сильный, добрый и вообще самый достойный, тогда ты что, имеешь право выставить его на улицу? Или вообще убить из милосердия?

– Ящеры нам не друзья, – возразил Анатолий. – Они не принадлежат к нашей расе, нам нет дела до их проблем. Они могут быть нашими союзниками, но если наши интересы пересеклись, вопрос стоит просто – или мы, или они.

– Вопрос так не стоит, это ты его так ставишь.

– Не я, а братство. Они уничтожили все вокзалы, и вопрос встал именно так. Можно работать в помойке, но жить в помойке нельзя. Но когда твой дом превращается в помойку, дом надо вычистить. Братство превратило Деметру из индустриального района в жилой, и теперь терраформингу нет альтернативы. Ты же не хочешь, чтобы от твоих детей воняло тиной или тухлыми яйцами?

Ибрагим неожиданно улыбнулся:

– Насчет вонючих детей – это основной лозунг леннонцев. Ты прав, Анатолий, я не хочу, чтобы мои дети воняли тухлыми яйцами, но еще больше я не хочу участвовать в войне с ящерами. Оставим пока вопрос о том, можно делать геноцид или нельзя, допустим пока, что можно. Ты представляешь, к каким последствиям приведет война с ящерами?

– К каким?

– К ужасным! Ящеры умеют пользоваться человеческим оружием, у них есть машины и радиосвязь, у них в армии отличная организация и дисциплина. И еще одно, самое главное – ящеры будут защищать свою жизнь, свою личную жизнь, жизнь целой расы. Если ящеры проиграют, их раса исчезнет с лица этой планеты. Мне страшно даже подумать, к чему приведет такая война.

– В худшем случае – к геноциду.

– А получится ли? И если даже получится, к чему приведет геноцид? Как он отразится на нашей культуре? Ты боишься, что наши дети будут вонять, а я боюсь, что будут вонять их души. Я считаю, что терраформинг должен быть остановлен.

– Как знаешь, – пожал плечами Анатолий, – так думать – это твое право. Насколько я помню, свободу слова у нас еще никто не отменял.

– Скажешь тоже, свобода слова, – пробормотал Ибрагим.

– Пойду выйду, облегчу душу, – сказал Анатолий и вышел.

Якадзуно подумал, что Анатолий отправился к широкой амбразуре, выполняющей в бункере роль сортира. Ибрагим так не думал. Он включил встроенный в черепную кость слуховой аппарат и слегка улыбнулся, когда понял, что его подозрения подтверждаются. Улыбаться на самом деле было нечему, в сложившейся ситуации не было ничего веселого. Будь на месте Ибрагима Анатолий, он обязательно вскочил бы и начал принимать крайние меры.

Ибрагим не стал прибегать к крайним мерам. Ибрагим слишком серьезно относился к собственной душе, он твердо знал, что если начнет сейчас что-то делать, то никогда себе этого не простит. Если что-то плохое обязательно произойдет, пусть лучше оно произойдет сразу.