Книга Ухищрения и вожделения - Филлис Дороти Джеймс

Глава 4

В субботу Рикардс вернулся домой только к восьми, но и это было гораздо раньше обычного, так что впервые за много недель он почувствовал, что в этот вечер свободен выбрать, чем ему заняться. Он мог спокойно, не торопясь поесть, посмотреть телевизор или послушать радио, мог потихоньку, не ставя себе невыполнимых задач, разобраться с домашними делами, позвонить Сузи и рано лечь спать. Но его не оставляло беспокойство. Теперь, когда в его распоряжении оказалось несколько свободных часов, он просто не знал, что ему с ними делать. Сначала он подумал, не пойти ли в ресторан пообедать в одиночестве. Но предстояло выбрать, куда пойти, потратить какие-то деньги; все это, даже необходимость заказать столик, показалось ему настолько хлопотным, что явно не соответствовало удовольствию, которое такой обед мог ему доставить. Он принял душ и переоделся, будто горячая вода могла очистить его от дел, от убийств, от неудач и провалов, а мытье было ритуалом, придававшим предстоящему вечеру какой-то особый смысл, особое удовольствие. Потом открыл жестянку печеных бобов, обжарил четыре сосиски с парой помидоров и отнес все это на подносе в гостиную, чтобы поесть, сидя перед телевизором.

В 9.20 Рикардс выключил телевизор и несколько минут сидел неподвижно с подносом на коленях. Ему подумалось, что сейчас он выглядит как человек на картине кого-нибудь из современных мазил-художников — «Мужчина с подносом»: неестественно застывшая фигура посреди обычного, но изображенного необычно и потому зловещего интерьера. Он сидел так, пытаясь найти в себе силы хотя бы для того, чтобы вымыть посуду, а привычное уныние, чувство, что он чужой здесь, в собственном доме, снова одолевало его. Даже когда он сидел у Дэлглиша на Ларксокенской мельнице, в освещенной огнем камина комнате со стенами из тесаного камня, и пил его виски, он чувствовал себя больше дома, чем обедая вот так, в собственной гостиной, в своем любимом кресле с туго натянутой обивкой. И не только потому, что дома не было Сузи, дохаживавшей последние дни перед родами, не только потому, что ее образ привидением умостился в кресле напротив. Он обнаружил, что сравнивает эти две комнаты, пытаясь в своих реакциях отыскать объяснение своей углубляющейся депрессии: ему казалось, что его собственная гостиная была отчасти символом этой депрессии, а отчасти и причиной. Вряд ли дело в том, что на мельнице был настоящий камин, в котором пылали, шипя и разбрасывая настоящие искры, настоящие поленья, пахнувшие осенью, а у него в гостиной потрескивал искусственный огонь. И не в том, что у Дэлглиша мебель была старинная, отполированная временем и стоящая там явно для удобства, а не ради показухи, да и не в том, конечно, что на стенах висели настоящие картины маслом и настоящие акварели и было очевидно, что гостиную обставляли, не придавая особого значения какой-либо вещи из-за ее особой ценности. Более всего, решил он, эта разница ощущалась из-за книг. Две стены в той гостиной занимали полки с книгами, старыми и новыми, толстыми и тонкими, маленькими и большими, книгами, которыми пользовались, читали, получая удовольствие от чтения и от того, чтобы просто книгу полистать и посмотреть. Его собственные немногочисленные книги и книги Сузи стояли в спальне. Сузи постановила, что, поскольку книги все были очень разные, очень потрепанные, им нет места в той комнате, которую она называла «салон». В последние годы у него оставалось так мало времени для чтения; у него было несколько современных приключенческих романов в бумажных обложках, четыре томика из Клуба любителей книги, членом которого он пару лет состоял, несколько книг о путешествиях — эти были в твердых переплетах; полицейские справочники и учебники и книжки, полученные Сузи в школе: призы за прилежание, вышивание и шитье. Где-то когда-то он прочел, что вырасти в окружении книг в семье, где любят и поощряют чтение, — это самое лучшее начало жизни. Может, им надо поставить книжные полки по обе стороны камина, тем положив начало? Диккенс — он очень любил Диккенса, когда учился в школе. Ну разумеется, Шекспир. Крупнейшие из английских поэтов. Их дочь — ни он, ни Сузи не сомневались, что у них будет дочь, — научится любить стихи.

Но со всем этим придется подождать. А он может хотя бы взяться за домашние дела. Атмосфера приглушенной претенциозности, царившая в его гостиной, как он сейчас понял, отчасти объяснялась неопрятностью. Комната выглядела как неприбранный гостиничный номер, о котором никто не позаботился, поскольку важных постояльцев не ждали, а тем, кто сюда заезжал, было все равно. Он пожалел, что отказался от услуг миссис Эдкок, которая раньше приходила на три часа каждую среду, чтобы прибирать в доме. Но она работала у них только последние два месяца беременности Сузи. Он практически не был знаком с этой женщиной, и ему не хотелось оставлять ключи от дома малознакомому человеку не столько из-за недоверия, сколько из желания не быть на виду. Так что, несмотря на сильные сомнения Сузи, он заплатил миссис Эдкок отступное, заявив, что справится сам. Теперь он добавил посуду от ужина к той, что уже лежала в посудомоечной машине, открыл ящик, где аккуратно были сложены чистые тряпки, и выбрал одну вытереть пыль. Пыль толстым слоем покрывала все поверхности в доме. В гостиной он провел тряпкой по подоконнику и с удивлением воззрился на черную полосу грязи.

Потом он принялся приводить в порядок холл. Цикламен на столике рядом с телефоном почему-то завял, несмотря на то что он, хоть и впопыхах, поливал его каждый день, а может — именно поэтому. Рикардс стоял с пыльной тряпкой в руке, раздумывая, выбросить ли цветок, или его все-таки можно спасти, когда слух его уловил шорох колес по гравию. Он отворил дверь, потом резко распахнул ее во всю ширь с такой силой, что она качнулась назад и замок защелкнулся. В одно мгновение он оказался у дверцы такси, нежно обнимая хрупкую, с тяжелым животом фигурку жены.

— Моя дорогая, любимая моя, что же ты не позвонила?

Она прислонилась к нему. Он с болью увидел, как она бледна, как прозрачна ее кожа, какие круги под глазами. Казалось, он даже сквозь толстый твид ее пальто слышит, как шевелится у нее в животе ребенок.

— Я не хотела ждать. Мама ненадолго вышла к соседке, миссис Бленкинсоп. Это совсем недалеко — на нашей улице. У меня только и хватило времени, что вызвать такси и написать ей записку. Мне необходимо было приехать. Ты не сердишься?

— Девочка моя, моя дорогая, ты как? В порядке?

— Устала немножко. — Сузи рассмеялась: — Смотри, дорогой, ты захлопнул дверь. Тебе придется взять мой ключ!

Он взял ее сумочку, разыскал ключ и кошелек и заплатил водителю, который уже отнес ее единственный чемодан на крыльцо. Руки у Рикардса дрожали так, что он едва смог вставить ключ в замочную скважину. Он приподнял Сузи, перенес через порог и усадил на стул в холле.

— Посиди здесь минутку, дорогая, а я занесу чемодан.

— Терри, цикламен погиб. Ты его залил.

— Вовсе нет. Он погиб, потому что не мог без тебя.

Сузи снова рассмеялась. Смех ее был счастливым и радостным, звенел словно колокольчик. Рикардсу захотелось поднять ее на руки и во весь голос завопить от счастья. Вдруг посерьезнев, она спросила: