Книга Монахиня. Племянник Рамо. Жак-фаталист и его Хозяин - Дени Дидро

добавил:

– А кто скажет мне, темному невежде, относительно того, хороши ли или плохи поучения творящего чудеса? Эх, сударь, сядем на наших кляч! Какое нам дело, с помощью Бога или Вельзевула нашлась ваша лошадь? Разве поступь у нее станет хуже от этого?

Хозяин. Нет. Однако, Жак, если ты одержим…

Жак. А есть какое-нибудь средство от этого?

Хозяин. Средство? Только одно – заклинание бесов, а до тех пор… пить одну только освященную воду.

Жак. Мне, сударь, пить воду! Чтобы Жак пил освященную воду! Да лучше пусть тысяча чертей вселится в меня, чем я выпью хоть каплю освященной или неосвященной воды. Разве вы не заметили, что я гидрофоб?..

Ах, гидрофоб! Жак сказал: «гидрофоб»?.. – Нет, нет, читатель; сознаюсь, что это слово исходит не от него. Но при такой строгой критике ты не сможешь прочесть ни одной сцены из любой комедии или трагедии, ни одного диалога, чтобы не обнаружить авторского слова в устах его персонажей. Жак сказал: «Сударь, разве вы еще не заметили, что при виде воды я впадаю в бешенство?..»

Ну-с, перефразировав его слова, я был менее правдив, но более краток.

Они снова сели на лошадей, и Жак сказал Хозяину:

– В своих любовных похождениях вы дошли до того места, когда, дважды изведав счастье, собирались испытать его в третий раз.

Хозяин. Как вдруг дверь, ведшая в коридор, отворилась. И вот комната полна народу, который толчется и галдит; я вижу свет, слышу голоса мужчин и женщин, говорящих одновременно. Кто-то резко отдергивает полог, и передо мной отец, мать, тетки, кузены, кузины и полицейский комиссар, который говорит внушительным тоном:

«Господа, пожалуйста, без шума: преступление налицо; но мы имеем дело с галантным человеком; есть только одно средство исправить зло; он не преминет им воспользоваться и не допустит, чтоб его принудили к этому на основании закона…»

При каждом слове отец и мать осыпали меня упреками; тетки и кузины не скупились на самые отборные эпитеты по адресу Агаты, которая спрятала голову под одеялами. Я находился в оцепенении и не знал, что отвечать. Обращаясь ко мне, комиссар сказал насмешливо:

«Сударь, хоть вам здесь и очень удобно, все же соблаговолите встать и одеться…»

Я повиновался и облачился в свое платье, которым заменил платье шевалье. Пододвинули стол; комиссар принялся составлять акт. Между тем другие всеми силами удерживали мать, чтоб она не убила дочь, а отец успокаивал ее:

«Не волнуйся, жена, не волнуйся; если ты убьешь дочь, то дела этим не поправишь. Все обойдется благополучно…»

Присутствующие сели на стулья и приняли различные позы, выражавшие скорбь, негодование или гнев. Отец, отчитывая жену, говорил:

«Вот что значит плохо присматривать за дочерью!..»

А мать отвечала:

«Но он с виду был таким добродушным, приличным человеком! Кто бы мог подумать!»

Остальные хранили молчание. Кончив составлять протокол, его зачитали вслух; а так как он заключал в себе одну только истину, я подписал его и спустился вместе с комиссаром, который весьма учтиво предложил мне сесть в карету, дожидавшуюся у ворот, откуда меня отвезли прямо в Фор-л’Эвек в сопровождении многочисленной стражи.

Жак. В Фор-л’Эвек! В тюрьму!

Хозяин. В тюрьму; и начался скандальный процесс. Речь шла не более не менее, как о том, чтоб я женился на мадемуазель Агате; родители и слышать не хотели ни о чем другом. Утром в мою камеру явился шевалье. Он уже все знал. Агата была в отчаянии; родители – вне себя; самого шевалье осыпали упреками за вероломство приятеля, которого он привел в их дом; это он явился причиной их несчастья и бесчестья дочери. На этих бедных людей жалко было смотреть. Он попросил разрешения переговорить с Агатой наедине; это удалось ему не без труда. Агата чуть не выцарапала ему глаза, она обзывала его самыми ужасными именами. Он ожидал этого; дал ей успокоиться, после чего попытался ее урезонить. «Но эта девица, – добавил шевалье, – сказала мне нечто поставившее меня в тупик, и я не нашелся, что ей ответить».

«Отец и мать застали меня с вашим другом; рассказать ли им, что, ночуя с ним, я думала, что провожу ночь с вами?..»

Он возразил:

«Но, говоря по совести, считаешь ли ты, что мой друг должен на тебе жениться?»

«Нет, предатель, нет, негодяй! – воскликнула она. – Тебя, тебя следовало бы присудить к этому».

«От тебя зависит выручить меня из беды», – сказал я шевалье.

«Каким образом?»

«Каким образом? Объявив, как было дело».

«Я пригрозил Агате; но, конечно, я этого не исполню. Неизвестно, принесет ли нам пользу это средство, но зато доподлинно известно, что оно покроет нас позором. А виноват ты».

«Я?»

«Да. Если бы ты согласился на обман, который я тебе предложил, Агату застали бы с двумя мужчинами, и все кончилось бы посмешищем. Но поскольку случилось иначе, надо загладить твою оплошность».

«Не можешь ли ты, шевалье, объяснить мне одно обстоятельство? Мое платье оказалось на месте, а твое в гардеробной; честное слово, сколько я ни думаю, не могу разрешить этой загадки. Я подозреваю Агату; мне пришло в голову, что она догадалась об обмане и была заодно со своими родителями».

«Быть может, видели, как ты поднимался по лестнице; несомненно только одно – что не успел ты раздеться, как мне прислали мое платье и потребовали твое».

«Это со временем объяснится…»

В то время как мы с шевалье огорчались, утешали друг друга, обвиняли, ругали и мирились, вошел комиссар; шевалье побледнел и поспешил удалиться. Комиссар был порядочный человек, что иногда случается; перечитав дома протоколы, он вспомнил, что когда-то учился вместе с молодым человеком, носившим мою фамилию; ему пришло на ум, не прихожусь ли я родственником или даже сыном его однокашнику; так оно и оказалось. Перво-наперво он спросил меня, кто был человек, удравший при его приходе.

«Он вовсе не удрал, а ушел, – сказал я. – Это мой закадычный друг, шевалье де Сент-Уэн».

«Ваш закадычный друг! Забавные у вас друзья. Знаете ли вы, сударь, что это он явился меня предупредить? Его сопровождали отец девицы и другой родственник».

«Он?»

«Он самый».

«Вы в этом уверены?»

«Вполне уверен; но как вы его назвали?»

«Шевалье де Сент-Уэн».

«А, шевалье де Сент-Уэн! Ну, теперь все ясно. А знаете ли вы, кто ваш друг, ваш закадычный друг, шевалье де Сент-Уэн? Мошенник, человек, известный множеством преступных проделок. Полиция предоставляет свободу людям такого рода только ради некоторых услуг, которые они ей оказывают. Они жулики и разоблачители жуликов. Вероятно, считают, что, предотвращая или раскрывая преступления, они приносят больше пользы, чем вреда – своими поступками…»

Я рассказал комиссару свое печальное приключение так, как оно произошло на самом деле. Он взглянул на него не слишком благосклонно, ибо то, что служило к моему оправданию, не могло быть ни приведено, ни показано на суде. Тем не менее он взялся вызвать отца и мать, как следует допросить дочь, растолковать дело судье и не упустить ничего, что могло бы помочь мне; он предупредил меня, что, если этих людей хорошо подучили, власти окажутся бессильными.

«Как, господин комиссар, я буду вынужден жениться?»

«Жениться – это было бы слишком жестоко; до этого дело не дойдет, но придется согласиться на вознаграждение за ущерб, и в таких случаях сумма бывает значительной…»

Послушай, Жак, мне кажется, что ты хочешь мне что-то сказать.

Жак. Да; я хотел сказать, что вы действительно оказались неудачливей меня, хотя я заплатил и не ночевал с девицей. Впрочем, я без труда разгадал бы подоплеку вашего приключения, если б Агата оказалась беременной.

Хозяин. Не отказывайся пока что от своей догадки: действительно, спустя некоторое время после моего задержания комиссар сообщил мне, что она подала ему заявление о беременности.

Жак. И вот вы отец ребенка…

Хозяин. Которому не повредил.

Жак. Но к зачатию которого вы не причастны.

Хозяин. Ни покровительство судьи, ни все хлопоты комиссара не спасли меня, и делу был дан законный ход; но так как и дочь, и ее родители пользовались дурной славой, то я избежал брачной мышеловки. Меня приговорили к значительному штрафу, к возмещению расходов на роды, а также к принятию на себя издержек по содержанию и воспитанию ребенка, созданного трудами и стараниями