Книга Горячо-холодно: Повести, рассказы, очерки - Анатолий Павлович Злобин

террасе. — При ребенке начинать такой разговор.

— Об этом даже в газетах писали, — сказала мама.

— Тем более ребенок не должен знать, — ответил папа. — Как же мы будем воспитывать его, говорить ему, что надо заниматься, если газеты пишут обратное.

— Взрослые иногда тоже говорят обратное, — сказала мама, и в голосе ее послышалась обида.

— Не понимаю тебя, Нина.

— Мне казалось, что ты мог позвонить и предупредить заранее, что Маргеляны сегодня не придут к нам.

— Что переменилось бы от этого? — спросил папа.

— Разумеется, тебе все равно. А я не торчала бы весь день на кухне.

— Ах, Нина. Опять ты за старое. Тебе ужасно не идет, когда ты сердишься. Поговорим лучше о другом.

Мама ничего не ответила, на террасе заиграла музыка: наверное, папа включил радио. Наташа была совсем одна. Никому не было дела до ее горя. Она упала на мокрую подушку и снова зарыдала, тяжело и часто всхлипывая.

Солнце опустилось за домом. Сад все больше наполнялся холодными тенями, сумерками. Тени быстро густели, поднимались вверх над кустами, вливались через раскрытое окно в комнату. Меж деревьев пробежал ветер, раскачал стволы, затеребил листья. Сад зашумел глухо и настороженно. Но Наташа уже не слышала этого.

Наташа спала. Лицо ее — обращенная вниз правая щека, губы, ресницы были мокрыми от слез. Волосы намокли от сырой подушки и прилипли к мокрой щеке. Она дышала часто, прерывисто, будто продолжала всхлипывать во сне.

Раскрылась дверь. В полосе света, падающей из коридора, показалась мама. Она увидела Наташу и всплеснула руками. Потом раздела Наташу, накрыла ее одеялом. Пальцы ее попали на мокрую подушку, и мама быстро отдернула руку. Она покачала головой, вышла из комнаты и принесла другую подушку, большую и сухую.

Наташа не проснулась, когда мама меняла подушку. Мама снова вышла, вернулась скоро с чашкой компота и поставила чашку на тумбочку у окна. Потом села на стул, тяжело опустив голову, и долго сидела без движения. Лицо у нее было задумчивое и печальное.

Радио на террасе оборвалось, сразу сильней зашумел сад, и стало почти не слышно, как проносятся машины по шоссе. Впереди машин двигались зыбкие полосы света, они задевали край сада, прыгали по кустам, по качающимся деревьям. Шум машин мешался с гулом ветра, и казалось, что шум рождается от этого причудливого таинственного света, стремительно проносящегося мимо окон.

Мама тяжело поднялась и вышла из комнаты, осторожно прикрыв дверь. Папа что-то сказал, но мама ничего не ответила. Узкая полоска света под дверью Наташи погасла, и в доме стало тихо. Только сад шумел по-прежнему, настороженно и глухо, и полосы света, как зарницы, мелькали за окном, там, где была стройка.

Наташа спала крепко. Только раз за всю ночь пошевелилась и подложила ладонь под щеку — словно задумалась во сне.

Она проснулась, когда комната была залита светом. Иглистые, сверкающие лучи солнца пробивались сквозь листву и падали в комнату, на кровать, на лицо Наташи. Высокие прямые осины тихо и звонко шумели за окном.

Наташа зажмурила глаза и стала тереть их ладонями, но солнце все равно кололо глаза. Тогда она вскочила, распахнула окно, на мгновение увидела звонкий сверкающий сад, заполненный золотым светом, и снова зажмурилась. Закрыв глаза ладонями, тихо улыбаясь, затаенно слушала, как в саду качаются гибкие ветви берез, звенят листья осины. Ближние ветви молодой березы качались совсем близко, можно было достать их рукой, и Наташа с закрытыми глазами узнавала знакомый шум их движения. Услышала вверху гудение самолета, осторожно раздвинула пальцы рук, открыла глаза и стала искать самолет. Высоко над шумящей листвой нашла его медленно движущуюся среди деревьев точку и улыбнулась ему.

Она попробовала вдруг вспомнить что-то нехорошее, что было вчера, но не могла ничего вспомнить, и глаза ее забегали по сторонам. Она увидела чашку с компотом, одним дыханием выпила компот, но все равно ничего не вспомнила.

Наташа слушала, как свежо и звонко шумит утренний сверкающий сад, и улыбалась в окно молодым березкам, высоким осинам, самолету, который все еще невидимо шумел за листвой. Она была очень счастлива.

<1957>

ПАМЯТЬ ЗЕМЛИ

(из воспоминаний солдата) 1

Путешествие было затеяно рискованное: предстояло найти окоп, в котором я лежал тридцать лет назад. Окоп был отрыт на правом берегу реки Великой в районе Пушкинских гор Псковской области. Вот, собственно, и все исходные данные для путешествия, не очень-то густо. Под рукой была еще потрепанная туристская «шестиверстка» да моя солдатская память, которая тоже порядком пообветшала за минувшие годы. Однако в живых оказалась еще одна память, о существовании которой я мог лишь догадываться, отправляясь в дорогу, но именно она и сыграла решающую роль.

Чтобы не ошибиться в поисках, я решил начать все сначала и повторить военный путь, который привел меня на берег Великой. Тот путь начинался в сорок третьем году на Северо-Западном фронте в составе 137-й стрелковой бригады, где я служил командиром взвода в чине лейтенанта. Весь год мы толкались в районе Ильмень-озера и под Старой Руссой, то пытаясь захватить ее, то бросая эти попытки и готовясь к новым. Здесь был самый неподвижный участок на всем протяжении советско-германского фронта от Белого моря до Черного. На протяжении двух лет война как бы застыла в пространстве в неширокой полосе на север и юг от Ильмень-озера, и вся эта полоса земли была разрыта солдатскими лопатами, многократно разворочена и выжжена страшными орудиями войны. Здесь война сводила с лица земли деревни и леса, равняла меж собой высоты и овраги. На этой земле не было живого места и только солдаты могли оставаться живыми в такой обстановке.

Совершающиеся здесь битвы, несмотря на свою неподвижность, оказали влияние на весь ход борьбы на правом крыле