Книга Из дома вышел человек… - Даниил Иванович Хармс

class="cite">

〈1940〉

333

– Да, – сказал Козлов, притряхивая ногой, – она очень испугалась. Ещё бы! Хо-хо! Но сообразила, что бежать ни в коем случае нельзя. Это всё же она сообразила. Но тут хулиганы подошли ближе и начали ей в ухо громко свистеть. Они думали оглушить её свистом. Но из этого ничего не вышло, т. к. она как раз на это ухо была глуха. Тогда один из хулиганов шваркнул её палкой по ноге. Но и из этого тоже ничего не вышло, потому что как раз эта нога была у неё еще пять лет тому назад ампутирована и заменена протезом. Хулиганы даже остановились от удивления, видя, что она продолжает спокойно итти дальше.

– Ловко! – сказал Течорин. – Великолепно! Ведь что бы было, если бы хулиганы подошли к ней с другого бока? Ей повезло.

– Да, – сказал Козлов, – но обыкновенно ей не везёт. Недели две тому назад её изнасиловали, а прошлым летом её просто так, из озорства, высекли лошадиным кнутом. Бедная Елизавета Платоновна даже привыкла к подобным историям.

– Бедняжка, – сказал Течорин. – Я был бы непрочь её повидать.

〈1940〉

334

Я не стал затыкать ушей. Все заткнули, а я один не заткнул и потому я один всё слышал. Я так же не закрывал тряпкой глаз, как это сделали все. И потому я всё видел. Да, я один всё видел и слышал. Но, к сожалению, я ничего не понял, а потому, значит, какая цена тому, что я один всё видел и слышал? Я даже не мог запомнить того, что я видел и слышал. Какие то отрывочные воспоминания, закорючки и бессмысленные звонки. Вот пробежал трамвайный кондуктор, за ним пожилая дама с лопатой в зубах. Кто-то сказал: «…вероятно, из под кресла…». Голая еврейская девушка раздвигает ножки и выливает на свои половые органы из чашки молоко. Молоко стекает в глубоку〈ю〉 столовую тарелку. Из тарелки молоко переливают обратно в чашку и предлагают мне выпить. Я пью; от молока пахнет сыром… Голая еврейская девушка сидит передо мной с раздвинутыми ногами, её половые органы выпачканы в молоке. Она наклоняется вперёд и смотрит на свои половые органы. Из её половых органов начинает течь прозрачная и тягучая жидкость… Я прохожу через большой и довольно тёмный двор. На дворе лежат, сложанные высокими кучами, дрова. Из за дров выглядывает чьё то лицо. Я знаю: это Лимонин следит за мной. Он смотрит: не пройду ли я к его жене. Я поворачиваю направо и прохожу через парадную на улицу. Из ворот выглядывает радостное лицо Лимонина… Вот жена Лимонина предлогает мне водку. Я выпиваю четыре рюмки, закусываю сардинами и начинаю думать о голой еврейской девушке. Жена Лимонина кладёт мне на колени свою голову. Я выпиваю ещё одну рюмку и закуриваю трубку. «Ты сегодня такой грустный», – говорит мне жена Лимонина. Я говорю ей какую то глупость и ухожу к еврейской девушке.

〈1940〉

335

Господин не высокого роста с камушком в глазу подошёл к двери табачной лавки и остановился. Его чёрные лакированные туфли сияли у каменной ступенечки, ведущей в табачную лавку. Носки туфель были направленны внутрь магазина. Ещё два шага и господин скрылся бы за дверью. Но он почему то задержался, будто нарочно для того, чтобы подставить голову под кирпич, упавший с крыши. Господин даже снял шляпу, обнаружив свой лысый череп, и таким образом кирпич ударил господина прямо по голой голове, проломил черепную кость и застрял в мозгу. Господин не упал. Нет, он только пошатнулся от страшного удара, вынул из кармана платок, вытер им лицо, залепленное кровавыми мозгами и, повернувшись к толпе, которая мгновенно собралась вокруг этого господина, сказал: «Не беспокойтесь, господа, у меня была уже прививка. Вы видите, у меня в правом глазу торчит камушек. Это тоже был однажды случай. Я уже привык к этому. Теперь мне всё трын трава!» И с этими словами господин надел шляпу и ушёл куда то в сторону, оставив смущённую толпу в полном недоумении.

〈1939–1940〉

336

Когда я вижу человека, мне хочется ударить его по морде. Так приятно бить по морде человека!

Я сижу у себя в комнате и ничего не делаю.

Вот кто то пришел ко мне в гости; он стучится в мою дверь. Я говорю: «Войдите!» Он входит и говорит: «Здраствуйте! Как хорошо, что я застал вас дома!» А я его стук по морде, а потом еще сапогом в промежность. Мой гость падает навзнич от страшной боли. А я ему каблуком по глазам! Дескать, нечего шляться, когда не звали!

А то еще так: я предлогаю гостю выпить чашечку чая. Гость соглашается, садится к столу, пьет чай и что то рассказывает. Я делаю вид, что слушаю его с большим интересом, киваю головой, ахаю, делаю удивленные глаза и смеюсь. Гость, польщенный моим вниманием, расходится всё больше и больше.

Я спокойно наливаю полную чашку кипятка и плещу кипятком гостю в морду. Гость вскакивает и хватается за лицо. А я ему говорю: «Больше нет в душе моей добродетели. Убирайтесь вон!» И я выталкиваю гостя.

〈1939–1940〉

Д. Хармс. Рисунки в записной книжке. 1927

337

Синфония № 2

Антон Михайлович плюнул, сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх», опять плюнул, опять сказал «эх» и ушел. И Бог с ним. Расскажу лучше про Илью Павловича.

Илья Павлович родился в 1893 году в Константинополе. Еще маленьким мальчиком его перевезли в Петербург и тут он окончил немецкую школу на Кирочной улице. Потом он служил в каком-то магазине, потом ещё чегото делал, а в начале революции эмигрировал за границу. Ну и Бог с ним. Я лучше расскажу про Анну Игнатиевну.

Но про Анну Игнатиевну рассказать не так-то просто. Во первых, я о ней ничего не знаю, а во вторых, я сейчас упал со стула и забыл, о чём собирался рассказывать. Я лучше расскажу о себе.

Я высокого роста, не глупый, одеваюсь изящно и со вкусом, не пью, на скачки не хожу, но к дамам тянусь. И дамы не избегают меня. Даже любят, когда я с ними гуляю. Серафима Измайловна неоднократно приглашала меня к себе, и Зинаида Яковлевна тоже говорила, что она всегда рада меня видеть. Но вот с Мариной Петровной у меня