Книга Фабрика ужаса. Страшные рассказы - Игорь Шестков

Кружился, как осенний лист… и отчаянно всем надоел «эмигрантскими разговорами».

Заграничный телефон Ани у меня был, но связаться с ней я, как ни старался, так и не смог. Позвонил по старому московскому номеру, знакомому еще со школы.

В ответ услышал не гудки, а какое-то электрическое клохтанье и завывание. Музыка заиграла. Менуэт. А затем чужой мужской голос прокричал в сердцах: «Кто придет? Одноклассник? А жрать он захочет? Давай, доставай цыпленка из заморозки! Оловянная твоя голова! Пупырышки посмотри… не синие ли. Может, протух».

Затем этот посторонний голос пропал. К телефону подошла женщина.

— Ало.

— Добрый день, я хотел бы поговорить с Аней, если она сейчас случайно в Москве.

— А вы кто?

— Я — Антон, ее бывший одноклассник. Был у вас когда-то в гостях. Курицу ел.

— Курицу? А что вам от нее надо?

— От курицы — ничего. А вот от Анечки — да… надо… собираюсь уезжать, хотел с ней посоветоваться… о том, о сем.

— Аня в Вене.

— Знаю, знаю, может быть, вы мне ее телефон дадите?

— А вы денег у нее просить не будете?

— Не буду, обещаю.

— Все обещают, а потом просят.

— Не буду просить. Ничего просить не буду. Но поговорить хочу. Потому что побаиваюсь новой жизни, порядков, не знаю, как себя поставить…

— Ладно, приезжайте, посмотрю на вас, если вы действительно такой смирный, дам вам номер телефона.

— Когда?

— Да хоть сегодня вечером. В семь. Вы дорогу помните?

— Забыл. Двадцать лет прошло.

— Доезжайте до метро «Молодежная», а потом идите к магазину обуви… Молодогвардейскую перейдите… по Партизанской идите, потом налево, там дома рядами… кирпичные пятиэтажки… в третьем ряду дом… похож на склеп… обшарпанный… подъезд открыт, потому что замок уже год как взломан… второй этаж… квартира…

— Понял, буду.

Вместо «пока» или «до встречи» опять заиграл менуэт. Тот же самый. Осточертевший. Боккерини. Сопровождался он почему-то негромким лаем и подвыванием. А потом тот же грубый мужской голос проорал: «Кончай базар, скоро гости придут. Размораживай цыпленка! Пупырышки посмотри…»

Я не стал его слушать, положил трубку.

Голос Беллы Марковны показался мне незнакомым. И странным. Как будто кто-то во время разговора произвольно менял настройку тембра. И тихонько булькал. Или сдавленно глотал, как утопленник.

Пупырышки…

…

Кунцевский район знаменит своей шпаной. Детские воспоминания не давали мне покоя. Унижения… избиения… визг, плач. Капли крови на снегу. Как дикие вишенки…

Шел и думал… вот сейчас подойдут… человек шесть… окружат черным кольцом… дядь, дай закурить… потом сбоку блеснет нож…

Никто ко мне не подошел. Наоборот, от меня шарахнулась какая-то женщина с девочкой лет семи. Я все равно испугался…

Замок действительно был взломан. В подъезде было грязно, невыносимо воняло блевотиной. Какие-то дурацкие плакаты с африканскими масками покрывали стены. Несколько черных куриц висели слепыми головами вниз. Вуду?

Поднялся на второй этаж. Дом производил впечатление необитаемого, готового к слому сооружения. Мусоропровод был заварен. Стекла в подъезде выбиты.

Или это не жилой дом… а задняя часть заброшенного кинотеатра?

Позвонил.

Вместо шагов — услышал странные звуки. Как будто кто-то волочил по коридору мешок с картошкой или мертвое тело. И опять — вот уж никак не ожидал — наверное, где-то у соседей заиграл чертов менуэт. Может, он у меня в мозгах играет? Бывает такое, послушаешь — привяжется. Как же этот отъезд мне нервы вымотал… походы в ОВИР… разговоры с друзьями и подругами… родственники…

— Кто там?

— Антон, Антон… я не кусаюсь.

Дверь медленно открылась и из нее вышла на лестничную клетку на Белла Марковна, а большая собака, похожая на лису. Глаза — полны злобы и ужаса. Шкура отливает в электрический фиолет. Пена на пасти. Клыки, как у вампира…

Я вытаращил глаза. Сглотнул набежавшую слюну. Сжал кулаки.

Сейчас зарычит и бросится…

Но уже через мгновение собака пропала… передо мной стояла мать моей одноклассницы, приветливо трясла мне руку и приглашала к себе.

В халате она что ли? Нет, в старом бальном платье.

Брошка золотая. Позвякивающие браслеты на руках…

Никогда бы не узнал… Или изменилась, или — это не Анина мама, а посторонняя женщина. Не стал себя мучить… вошел в квартиру, повесил куртку на вешалку с рогами, разулся, и был препровожден любезной хозяйкой в гостиную. Ну и разрез у нее сзади! Лихой…

…

Мы сидели напротив друг друга в старинных креслах с пурпурной, с золотыми звездочками, парчовой обивкой… между нами посверкивал синими гранями шестиугольный стеклянный столик на позеленевших медных ножках. На столике не было ничего, кроме бутылки красного вина, двух бокалов и крохотной резной фигурки Анубиса.

Мне было неудобно… пришел в гости, а с собой ничего не принес… Белла Марковна угадала мои чувства.

— Ничего, ничего, не стесняйся, Антоша. Все понимаю. Приехали с этой перестройкой в голодный барак. Правильно поступаешь, уезжай. К черту Совок. Проживешь вторую половину жизни среди нормальных людей, а не среди ватников и ушанок.

— А вы что же?

— Что мне, старой перечнице, надо? Я уж как-нибудь тут перекантуюсь. Где родилась, там и пригодилась. Год до пенсии остался…

— А вы уверены, что ее платить будут?

— А ты уверен, что сможешь в Европе заработать на хлеб с маслом?

— Я ни в чем не уверен. Но тут, в совке нету больше масла, а за хлебом я вчера сорок минут в очереди стоял.

Хотел взять батон. А когда очередь подошла, сказали: «Нету хлеба. Сегодня завоза не будет».

— Сделать тебе бутерброд? У меня еще сыр остался от последней посылки. Рокфор. Голубой, с плесенью.

— Спасибо, не надо. Извините, что я с собой ничего не принес. Хотел бы подарить вам цветы и коробку шоколадных конфет. Но нету нигде ни того, ни другого. А на рынок идти — денег нет. Я последнее время в церкви работал. Мне там платили сто рублей в месяц.

— Как же это тебя угораздило…

— Институт послал, а в церковь привел… случай. Ничего, зато я теперь точно знаю, что это за контора. Может, когда рассказ напишу… Я ведь даже с владыкой Кириллом познакомился.

— Расскажи, почему ты институт бросил. Ты же вроде хотел карьеру делать… Кстати, твой папа жив еще? Я его еще несколько лет назад из вида потеряла, когда он из правления вышел.

— Жив. Бедствует. Как все мы. Жалко его. Потерял лоск и вес. Смерть мамы перенес плохо. Хотя она умерла уже после их развода. Связался с какой-то… Та его обобрала.