Книга Самая большая тайна Гитлера - Леонид Млечин

Гитлер следил за состоянием желудка и особенно кишечника, часто нащупывал пульс и замирал, считая удары. Он горстями принимал лекарства – снотворные, препараты для улучшения пищеварения, гормоны, витамины, глюкозу, стимулирующие препараты. Уловив желание Гитлера лечиться, Морелль прописывал ему бесчисленное количество инъекций. Рейхсмаршал авиации Герман Геринг иронически называл личного врача фюрера «имперским мастером по уколам».

Гитлер ему доверял и говорил:

– Без Морелля я давно бы умер или как минимум не смог бы работать.

При этом дерматолог и венеролог Морелль не обращал внимания на реальный недуг Гитлера – высокое кровяное давление. Чем дольше сохраняется высокое давление, тем это опаснее, потому что ведет к нарушению мозгового кровообращения. Для Сталина, например, это закончилось инсультом.

А доктор Морелль держал своего пациента на возбуждающих препаратах – кофеине и первитине. Когда привычная доза переставала действовать, Морелль ее увеличивал. Под воздействием такого лечения завораживающий взгляд Гитлера приобрел опасный блеск. Уверенность в себе сменялась агрессивностью. Он терял контроль над собой…

Гитлер принял на себя командование вооруженными силами, поэтому ход боевых действий серьезно зависел от его самочувствия. В первые недели войны с Советским Союзом он жаловался на сердце, говорил министру иностранных дел Риббентропу, что боится сердечного приступа и внезапной смерти. В разгар боев он на целую неделю исчез. Жаловался на боли в желудке, тошноту, озноб, слабость и понос. В этом состоянии он был постоянно недоволен своими генералами. Редкий разговор обходился без выговора, хотя вермахт стремительно прорывался на восток. А когда Красная армия остановила вермахт и перешла в наступление, настроение и самочувствие Гитлера ухудшились.

20 марта 1942 года Геббельс записал в дневнике:

«В последнее время фюрер был немного нездоров. И это можно понять: ведь нести на себе такой гигантский груз человеку уже с одной только психической точки зрения долгое время невозможно. К тому же фюрер практически живет словно в концентрационном лагере…

Одиночество в ставке и весь характер работы, естественно, со временем действует на фюрера чрезвычайно угнетающе… Внешне здоровый вид фюрера несколько обманчив. При беглом взгляде кажется, что он в наилучшем физическом состоянии. На самом деле это не так. В интимном разговоре он говорил мне, что в последнее время чувствует себя немного больным. Время от времени ему приходится бороться с головокружением. Долгая зима так подействовала на его душевное состояние, что все это не могло пройти для него бесследно.

Фюрер вообще никогда зиму особенно не любил. Еще раньше мы не раз смеялись над тем, какое физическое отвращение питал он к морозу и снегу. Он, к примеру, никогда не мог понять, как это есть такие люди, которые весной ищут заснеженные места, чтобы покататься на лыжах…

Поистине тяжело слушать, как он жалуется на зиму, которая принесла ему столько забот и трудностей. При этом я замечаю, как сильно он поседел и как рассказ о зимних тревогах старит его…»

После поражения под Сталинградом фюрер стал принимать антидепрессанты. Он заметно постарел и изменился до неузнаваемости: остановившийся взгляд, красные пятна на щеках. Он сильно сутулился, вновь стали дрожать левая нога и левая рука.

«Гитлеру было неприятно сознавать, что он больше не хозяин своему телу, – вспоминала его секретарь Криста Шрёдер. – Когда удивленные посетители бросали взгляд на его дрожавшую руку, он инстинктивно прикрывал ее другой рукой».

Морелль колол ему витамины и гормоны, которые должны были снимать усталость и депрессивное состояние. Препараты Морелля заменили Адольфу Гитлеру прежний наркотик – восхищение и овации людских толп. С 1943 года, после поражения под Сталинградом, он вообще предпочитал не появляться на людях. Он утерял власть над толпой. И лишил себя психической энергии, которой он подпитывался, чувствуя восхищение толпы.

Все советы он воспринимал в штыки – как выражение сомнения в его способности принимать правильные решения. Он упрямо отстаивал свои решения, даже если военные осторожно доказывали их ошибочность. Природное упрямство и невероятное самомнение усугубились в результате болезней.

У него ухудшилось зрение, но он не хотел постоянно носить очки, поэтому на совещаниях рассматривал карты через лупу, а донесения ему печатали на специальной машинке с очень крупным шрифтом.

Глаза болели от яркого света, ему шили фуражку с необычно широким козырьком, чтобы прикрыть глаза. Когда он куда-то выезжал, окна в вагоне занавешивались. Но темноты он тоже боялся, потому что ему изменил вестибулярный аппарат и он терял чувство равновесия. Он жаловался:

– У меня такое чувство, что я все время валюсь вправо.

С этим врачи ничего не могли поделать.

Он так изменился, что прибывшие с фронта генералы, которые давно не видели фюрера, с трудом его узнавали. Неподвижный взгляд выпученных глаз пугал. Он шел наклонив вперед верхнюю часть туловища и волоча ноги. Он с трудом мог дойти из жилых помещений бункера до зала заседаний и вынужден был присаживаться на скамейку, чтобы передохнуть.

Осенью 1944 года мнительный фюрер решил, что у него рак горла. Но у него нашли обычные полипы на голосовых связках, которые профессор фон Айкен благополучно удалил 22 ноября в берлинской клинике «Шарите».

Когда войска союзников летом сорок четвертого высадились в Нормандии, фюрер заболел желтухой, у него начались сердечные приступы, он терял сознание. Да еще мучился зубами. У него вообще были плохие зубы. В верхней челюсти было девять золотых и фарфоровых зубов, в нижней челюсти – десять.

С каждым годом Гитлер становился все более подозрительным. Он принимал только те лекарства, которые считал эффективными. Морелль озабоченно сказал ему:

– Мой фюрер, я же взял на себя ответственность за ваше здоровье. Что будет, если с вами что-нибудь случится?

Гитлер ответил, тщательно выговаривая каждое слово:

– Морелль, если со мной что-нибудь случится, то ваша жизнь ничего не будет стоить!

В начале апреля 1945 года начальник политической разведки бригадефюрер СС Вальтер Шелленберг навестил своего друга – директора знаменитой психиатрической клиники «Шарите» Макса де Крини. Тот сказал Шелленбергу, что фюрер, несомненно, страдает болезью Паркинсона. Шелленберг доложил Гиммлеру, что Гитлер совсем плох.

Но к воспоминаниям Шелленберга следует относиться осторожно. Психиатр Макс де Крини никогда не лечил фюрера. Он поставил диагноз, изучая киносъемки Гитлера. Конечно, основания для такого предположения были. Шаркающая походка, отрывистые движения, застывшее лицо, затрудненная речь, изменившийся почерк, дрожь левой части тела – все это могло быть симптомами болезни Паркинсона.

Доктор Морелль не считал, что Гитлер болен болезнью Паркинсона. Он писал, что мозг Гитлера работал нормально, он не наблюдал ни симптомов раздвоения личности, ни паралича лицевой мускулатуры. Впрочем, у большинства таких больных интеллектуальные способности сохраняются довольно долго, даже когда тело отказывается служить.