Книга Артефакт оборотней - Василина Лебедева

– Ложись на спину. Можешь закрыть глаза.

Забравшись на стол, легла и да, закрыла глаза – сколько бы ни было ему лет, но он всё же мужчина.

В последующие пару-тройку часов я совершенно забыла о своей стыдливости: сначала мне втёрли в кожу по всему телу сильно-пахнущую травами мазь, затем сделали массаж – старательно разминая каждую жилочку, затем опять нанесение мази под заунывное чтение молитвы Улзием, напоили отварами, опять размяли мышцы и в итоге я еле сползла со стола, на котором всё это время лежала. Только после ещё одного внимательного осмотра жрецом, мне разрешили одеться. Улзий дал указания своей помощнице и меня наконец проводили к тому самому колодцу.

Шли мы неторопливо по тоннелю, уходящему под уклон вниз. Стены, потолок здесь были затянуты плотной тканью, под ногами – ковровая дорожка, поэтому жрец нёс фонарь, большая свеча в котором была закрыта стёклами, я так поняла это некие меры противопожарной безопасности, хотя мне они показались довольно-таки мизерными. Не приведи Создатели здесь случайно поджечь что-либо: тут же вспыхнет огонь! И ведь не спрячешься никуда: тоннель был довольно-таки длинный, но без ответвлений. Нервно обхватив себя за плечи, я всё же не решилась ему высказать свои опасения, просто шла слушая тихий голос жреца:

– Отвары, которые тебе я давал – это сбор трав, помогающий раскрыть энергетические каналы,– объяснял он,– мазь, которую втирали, поможет расслабить мышцы. Видишь ли, ты сейчас, мало того что как пустой сосуд, так и запечатанный.

– Но у меня же как-то проявлялся дар…

– Да, видимо осталось совсем немного, можно сказать на донышке. А вот удастся ли его хоть немного вернуть, на то воля Создателей и твоя выносливость.

– Я смогу,– хмуро, решительно кивнула.

– Нет девочка- он остановился и вздохнул, – от твоего настроя мало что зависит. Тут дело в том – выдержит ли тело. Для этого и нанёс я дополнительно тебе руны и закрепил их древней молитвой, да вблизи мощного источника,– он задумчиво пожамкал по старчески губами, что никак не вязалось с его внешностью ещё не старого мужчины,– я надеюсь это тебе поможет.– Вздохнув ещё раз, он продолжил путь.

– Улзий,– я поравнялась с ним и шла рядом,– объясните, что вы имеете ввиду под словами наполнить сосуд. Как это происходит, да и распечатывание.

– Это боль девочка. Стремительным потоком энергетические потоки направляются на срыв печатей и насколько хватит сил твоего тела, настолько будет успешна сама операция. Как всё это происходит я не буду тебе объяснять – это могут понять только те, кто видит потоки и работает с ними. Потом наполнение. Дар – это ведь тоже энергия нашего тела. Просто определённо направленного характера.– Он опять замолчал. У меня даже закралась мысль: «А может мы поэтому мы так медленно, фактически по-черепашьи идём, чтобы я могла ещё раз обдумать и решить: а стоит ли?» Только вот я ни на мгновение не засомневалась. Не дождавшись ни слова от меня, жрец начал пугать дальше:– Жизненная энергия твоего тела будет так стремительно рваться чтобы сломать печати, что даже выворачивать может тело под немыслимыми углами, может привести даже к переломам.– Он искоса взглянул на меня, а я лишь покивав головой даже не сбилась с шага, смотря только вперёд, но краем глаза всё же заметила улыбку, скользнувшую по его губам.

И вот передо мной опять откинули полог. Пройдя в некое подобие комнаты, где роль стен выполняли огромные отрезы ткани от потолка в самый пол, я увидела наконец тот самый колодец и … разочаровалась!

Только рассматривать мне особо не дали: жрец тихим голосом объяснил мне, что в этом помещении мне и надо будет дожидаться часа общения с кем-либо из Создателей. На вопрос как это обычно происходит, только загадочно улыбнулся и обронил: «Сама всё узнаешь».

На тумбочке, возле стены стоял аналогичный свечной фонарь, которой он и зажёг, на полу мягкий ковёр, кровать, за дополнительным пологом: удобства, если так можно назвать ночной горшок и тазик с кувшином – вот и всё убранство комнаты. Показал мне витой шнур, свисающий рядом со входом, за который надо дёрнуть, если нужна помощь, проголодалась или возникнет какая-нибудь просьба.

Он уже собирался уходить, как я его остановила вопросом: а чем мне собственно стоит заняться? Пожав плечами, ответил: чем захочешь, хорошо хоть предложил книгу какую-нибудь принести. Попросила бумагу и обычные простые карандаши с ластиком – если уж выбирать между рисованием и чтением, я предпочту первое.

Первые полчаса я потратила на то, чтобы просто всё осмотреть. Начала с того кусочка колодца, который был не зашторен тканью – обычная каменная кладка высотой в метр, заглянула внутрь – темно и даже почудилось дуновение свежего ветерка, хотя такого не может быть, застеленная кровать с тоненьким, жёстким матрасом, в тумбочке кувшин с холодной водой и стакан – вот и всё что я нашла. Успела и посидеть и полежать, когда наконец из-за приоткрывшегося полога появилось улыбающееся лицо Рады. Протянув мне листы бумаги, карандаши, ластик, она ещё раз улыбнулась, только как-то грустно и полог опустился.

Удобно растянувшись на покрывале, которое сняла с кровати и расстелила на ковре, поставив рядом свечной фонарь и подтянув к себе листы бумаги, начала бездумно выводить линии – всегда так делала: отпускала мысли, фантазию в бездумный полёт. За шторами периодически раздавались приглушённые звуки: то кашель донёсся словно издалека, то еле слышный скрежет.

Стараясь не обращать внимания на посторонние звуки, уже более сконцентрировавшись продолжила вырисовывать начальный абрис лица. То мягкими движениями карандаша, то чётче выделяя линии, выводила им с нажимом. Штрих за штрихом, линии ложились плавно, перетекая из одной в другую словно ручейки талой воды по весне и вот уже узнаваемое столь дорогое, родное мне лицо.

Немного неправильные, но очень дорогие сердцу черты: губы, словно слегка дрогнули в грустной улыбке, глаза смотрят, словно сквозь время, куда-то вдаль, за грань моего понимания.

Это был второй раз, когда я нарисовала портрет мамы. Первый был в далёком детстве, когда я только начала ходить в художественную школу. Вспомнилось, как захотелось ей сделать приятно и я вечерами, тайком рисовала, стараясь придать её портрету наиболее фотографическую схожесть и если полагаться на память – у меня получилось довольно-таки не плохо.

Только вот мама не оценила: едва бросив взгляд на протянутый моей маленькой, дрожащей от волнения рукой лист, она тут же разорвала его на маленькие кусочки и шелестящим, грозным голосом запретила мне рисовать когда-либо наши изображения на бумаге.

Тогда я не понимала – это было довольно опасно: ведь листок мог при быстрых сборах завалиться куда-нибудь, затеряться, а это в свою очередь прямая подсказка о нашей внешности тем, кто за нами охотился. Проводя пальцем по родным чертам лица, не замечая слёз, текущих по щекам, с тоскою, болью, вспоминала её.

Редко, очень редко я удостаивалась её похвалы, но и наказаний фактически не получала: если она была недовольна моим поступком или поведением, она кидала на меня такой взгляд, что я вся съёживалась под ним, словно вымерзая изнутри и после, она несколько дней разговаривала со мною короткими, словно рубленными фразами, а это было для меня бо̀льшим наказанием, если бы она просто накричала на меня, ведь мы и так очень мало времени проводили вместе.