Книга Стою за правду и за армию! - Михаил Скобелев

– Вот войдет человек сейчас, – заметил я, вытираясь полотенцем, – и подумает: каков русский генерал, чем занимается с подчиненным!

– Да вы же сами виноваты: спите так, что начальнику приходится вас будить.

– Хорош способ будить! – оправдывался я. – На что мы теперь похожи?!

– Ну не ворчите, давайте мириться. Вон возьмите там в чемодане мое белье и наряжайтесь.

Я и Марков надели его белье.

После завтрака Михаил Дмитриевич ушел в посольство, а около двенадцати часов мы все вместе поехали обратно на позицию в Св. Георгий. Здесь Скобелев получил приятную телеграмму, что скоро к нему приезжает из России его мать с бывшим воспитателем Жирарде. Известие это очень обрадовало Скобелева, и мы, воспользовавшись его хорошим расположением духа, отпросились снова к берегам Босфора. Бесцельно шатался я по улицам Константинополя и, наконец, очутился возле моста через Золотой Рог, на голубой водной площади которого виднелся целый лес мачт с разноцветными флагами всех наций, и между ними по разным направлениям сновала масса маленьких, легких яликов.

«А не проехаться ли в Азию?» – пришла мне вдруг мысль, и, сойдя к берегу, я уселся в одну из этих миниатюрных лодочек, хозяин которой оказался грек.

– А ну-ка, мусью, тащи меня в Скутари! – приказал я ему, едва умостившись в этой лодочке.

Грекос быстро стал грести, что-то тарабаря на своем непонятном мне диалекте, изредка вставляя некоторые болгарские слова, которые были мне знакомы. Всего до азиатского берега было около двух верст. Отъехав немного от моста, грекос развернул на шесте какую-то грязную тряпку, которая изображала из себя парус, и мы поплыли еще скорее. На середине мы едва не перевернулись, потому что я, не предполагая, что душегубка наша так неустойчива, встал на своем месте и едва не полетел в воду, сильно испугав этим гребца.

– Это не можно, не можно! – с ужасом стал он кричать, уравновешивая веслами сильно раскачавшуюся лодочку.

Наконец мы добрались до берега Малоазиатского полуострова. Город Скутари раскинулся на довольно значительном пространстве. Здания и мечети издали казались очень красивыми, но вблизи впечатление совершенно менялось. Довольно широкая полоса воды у берега была загромождена множеством всевозможных судов. На пароходах и барках виднелась масса турецкого люда, преимущественно женщин и детей, спасавшихся из Болгарии, как объяснил мой грек, от русских «казаков». Я был в форме, при орденах, и потому на меня с удивлением посматривали как с набережной, так и с судов. После некоторых лавирований грек мой пристал, наконец, к берегу.

– Ну, братец, как хочешь, а я на твоей раковине обратно не поеду, – объяснил я кое-как своему носатому лодочнику и расплатился с ним. Он ничуть не обиделся, а, напротив, даже помог мне разыскать для обратного путешествия хорошенький катер, хозяин которого, тоже грек, объяснялся довольно порядочно по-русски. Приказав своему новому хозяину ожидать меня версты на полторы к северу от места высадки, я пешком отправился по узким и грязным улицам Скутари, которые были положительно запружены самой разнообразной толпой турецкого люда, преимущественно в бедных, оборванных цветных костюмах с узлами и котомками на плечах.

Вообще здесь на улицах народу встречалось гораздо больше, чем в Константинополе. Навьючены, впрочем, были почти исключительно женщины, дети и многочисленные ослы. Мужчины же, большей частью, шли с пустыми руками. Тут были и турки, и греки, и евреи, и чернокожие нубийцы, и воинственные албанцы, и жители Аравии, и даже негры – и все это в своих оригинальных пестрых костюмах с красными фесками и белыми чалмами на головах. Словом, здесь были, кажется, представители со всех вассальных провинций обширной Турецкой империи – представители из Европы, Азии и Африки.

По дороге попадались довольно хорошие двухэтажные дома с балконами, порядочные магазины. Но все это носило характер вполне азиатский, восточный. С трудом протискивался я через эту пеструю толпу, обращая на себя всеобщее внимание своим русским мундиром, своими орденами. «Москов, гяур!» – слышались повсюду восклицания, и на меня все указывали пальцами. Положенье было довольно неловкое, и я направился к набережной, где толпа была значительно реже. Здесь мою фигуру заметил хозяин нанятого мною катера, плывшего вдоль берега, и криком просил меня подойти к пристани.

Вблизи пристани, на спуске к Босфору, помещалась какая-то кофейня. Под навесом стояло несколько столиков. Посетителей почти не было. Я вошел в нее, уселся к одному из столиков и потребовал себе вина. Ко мне подошел хозяин-грек и вежливо поклонился. По-русски он не понимал ни слова и на мои вопросы отвечал мычанием. Вскоре явился хозяин моего катера и служил нам переводчиком. Я усадил их возле себя, и из принесенной бутылки стал наливать в стаканы вино, приглашая греков выпить со мною. Хозяин кофейни, видя, что я хочу его угостить, торопливо подозвал к себе мальчишку, сунул ему бывшую в моих руках бутылку и что-то быстро заговорил. Мальчик со всех ног пустился куда-то с данною ему бутылкой.

– Что это? – спросил я у своего грека.

Последний объяснил мне, что по ошибке мне подали не то вино, какое следует. Я догадался, что меня просто хотели угостить какою-то мерзостью, но, конечно, не показал вида. Вскоре прибежал мальчик и принес другого, довольно хорошего вина. После двух-трех стаканов грекосы развеселились и начали рассказывать мне, что они, греки, очень довольны тем, что русские войска победили турок; что они с нетерпением ожидают, когда мы займем Константинополь и освободим их от мусульман и проч., и проч. Между тем кофейню мало-помалу стали наполнять посетители, преимущественно греки и болгары. Сначала они сидели поодаль, но вскоре подошли к нашему столику и густой толпой окружили нас. Я предложил некоторым вина, других угостил папиросами, и толпа начала шумно галдеть. Слышались постоянно возгласы «Живио царь Александр, царь Николай!», «Живио генерал Гурко, Радецкий, Скобелев!». Толпа все больше и больше наэлектризовывалась, послышались даже крики «Ура! Живио Россия!..».

«Однако… Это может кончиться очень неприятно для меня, – подумал я, видя возбуждение окружавшей нас толпы. – Как бы еще меня не арестовали здесь… Подумают, что я агитатор какой-нибудь!»

И действительно, через несколько минут в кофейню вошли два турецких офицера в полицейской форме и уселись вблизи нас. Грекосы еще издали их заметили, что-то загалдели, быстро разошлись по кофейне и, расположившись за столиками, стали говорить между собою очень тихо. Я, нимало не стесняясь присутствием полицейских, продолжал свою беседу с греками по-русски, к видимой досаде полицейских чинов (заптиев), ничего, очевидно, не понимавших из моих слов. Наконец один из них – здоровый, смуглый мужчина с длинными, черными усами громко подозвал к себе хозяина кофейни и что-то стал ему говорить, все посматривая на меня. Затем они подозвали к себе и хозяина катера, с которым я беседовал, и тоже долго с ним говорили.