Книга Ведьма и тьма - Симона Вилар

Находясь в чужом теле, невольно ему подчиняешься, и вот уже сокол стал сбиваться с пути, чтобы поохотиться в каком-то селении за курами. Поохотился, потом долго клевал кровавое мясо, набираясь сил. Лишь позже, вновь став собой, Малфрида смогла оглядеться. Узнала крепостцу у реки – частоколы на холме над Днепром, петляющий спуск к берегу: Чучин-град. Помнит его, проплывала тут некогда на ладье. Опять подумалось: «А может, к людям?» Но что она скажет им? А вдруг и тут христиане есть? Нет, ей силу терять нельзя, надо спешить, пока точно все не узнает.

Малфрида была утомлена до предела, но уснуть не могла. Тревога не давала расслабиться. И почему-то вспоминалось давнишнее: как нелюдь древняя предрекла страшное: «Кровью покроются кручи Хортицы. Погибнет тут воитель великий, коим Русь в веках гордиться будет и помнить». Неужели Святослав? Но ведь ушли же печенеги Кури? А сама-то она разве верит, что ушли? Отчего тогда знает, что Куря станет погубителем Святослава? Это было путано… но верно, верно! Она знала!

Тогда зачем спешит? Неужто Долю с Недолей[125] можно обмануть? Но ведь она, Малфрида, всю жизнь боролась, преодолевая самые сложные повороты судьбы. Нет, она еще поборется. К тому же она не только о судьбе князя печется. А Малуша, а девочки ее? Порой Малфриде казалось, что и не помнит их уже, как не помнит и о том, что одну из внучек хотела взять в ученицы. Но сейчас от мысли, что они могут оказаться в беде, рык из горла исторгался, когти появлялись, скребли стылую весеннюю землю.

Так толком и не выспавшись, Малфрида на следующее утро снова пустилась в путь. То собакой бежала, то галкой неслась, то тарпаном диким скакала, да так, что только комья грязи летели из-под копыт. Сколько длился этот путь без отдыха? Усталость нахлынула, когда наконец увидела раскинувшиеся вдоль Днепра пустынные степи. Ветер колыхал ожившие по весне травы, густо пахла жирная земля, разливы широкой реки далеко затопили низинный левый берег.

Малфриде показалось, что знакомы ей эти места, да и речка, впадавшая здесь в Днепр, тоже как будто знакома. Так и есть – Самарь-река, где когда-то останавливался караван судов княгини Ольги по пути в Византию. Сейчас все луга были затоплены, и колдунья едва нашла сухое место среди зарослей – и в сон провалилась. В глубокую темноту, которая заглатывала, укрывала и уводила за собой…

Сколько проспала – не ведала. Очнулась – солнце высоко, пригревает по-весеннему. Малфрида тяжело перевернулась, подняла руки – они сплошь в твердой чешуе, пальцы лап толстые и короткие, но с длинными кривыми когтями. А через миг – руки как руки, солнце сквозь пальцы сверкнуло, ударило в глаза. Малфрида встала, потянулась, разминая спину. После того как невесть кем побывала, тело казалось чужим, приходилось не единожды гнуться и кланяться, прежде чем возвращались прежние гибкость и сноровка. А еще она ощутила голод – сама не помнила, когда в последний раз ела.

По весне рыбы в реке вдосталь. Добыть пропитание легко. Особенно если рука по желанию становится длинной, а когти легко вспарывают скользкое рыбье брюхо. Еды сколько угодно, но Малфрида ела без особого удовольствия. Понимала, что надо спешить.

Когда она уже собиралась тронуться в путь, что-то привлекло ее внимание. В блестевшей под солнцем влажной степи она заметила какое-то движение и, заслонясь рукой от ослепительного солнца, стала смотреть на темные силуэты пеших, бредущих по открытой равнине. Пешие в степи? Странно. Либо сумевшие бежать из полона невольники, либо…

Небольшая группа воев, чуть больше десятка, постепенно приближалась, и Малфрида увидела, что лишь у одного был щит, перекинутый через плечо, еще у двоих на островерхих шлемах – пучки перьев, которыми полюбили украшать себя русы в Болгарии. Неужели люди Святослава? А где же ладьи, где войско? Где сам князь? Да поразит весь мир светлыми молниями Перун Громовержец!

Когда Малфрида опознала в плетущемся впереди беловолосом воине Варяжко, сама выступила навстречу. Шла по мокрой от воды земле вроде бы легко, но каждый шаг давался с трудом. Уже поняла, что случилась беда. Узнать бы какая… а лучше бы век не знать!..

Вои сперва просто смотрели, как она приближается. Узнали: Малфрида. Все та же черная грива волос, рубаха с вышивкой-оберегом, безрукавка из рыжей лисы и запашная славянская юбка-понева с намокшим подолом.

– Ты первая, кого из своих встречаем, – выступил навстречу Варяжко. – Ну, здрава будь, чаровница. Да только где же ты была, когда твоя помощь могла нам понадобиться? Говорили же, что ты любое колдовство сотворить можешь… Эх!.. – махнул он рукой.

Ведьма переводила взгляд с одного воя на другого. У Варяжко скула рассечена, кровь давно застыла, стегач на рукаве порван и тоже в крови, проступившей сквозь повязку. Еще один из воев идет, опираясь на костыль, сделанный на скорую руку, третьего несут на самодельных носилках, кольчуги на всех сидят кое-как, шлемы помяты, а взгляд у всех такой… будто за чертой побывали. И такое, видать, у всех на душе, что ни один не удивился – откуда взялась ведьма посреди безбрежных пространств степи.

Позже, когда она подлечила их раны и произнесла останавливающие кровь заговоры, Варяжко ей все поведал. И о том, как пристали они к Хортице, и о том, как напали на них поджидавшие там печенеги. Степняков была тьма-тьмущая. Такого набега русы Святослава не ожидали. Базилевс ромейский обещал, что условится с воинами Кури, чтобы не нападали, но разве на ромеев можно положиться? Ведь навел печенегов на людей Святослава не кто иной, как патрикий Калокир, которому Святослав верил, с которым побратался… Да и Малфрида с ним любилась… И Варяжко ему служил… другом называл.

Парень не договорил – заплакал. Даже не глядел на протянутую кем-то из дружинников сваренную прямо в шлеме рыбью похлебку.

– Ешь, хоробр, нам силы понадобятся. Нам еще долго идти, нести весть на Русь, что князя у нас больше нет!

Малфрида смотрела вдаль. Мир сиял и блестел под солнцем, но она видела только тьму, сквозь которую пробивались кровавые сполохи.

– А дочь моя, Малуша? Жива ли?

Варяжко, глотая слезы, поведал, что, мол, искал Святослав Малушу и дочерей по терему. Копченые ему уже на пятки наступали, а он все звал ладу свою, дочек кликал… А потом пошел на печенегов, рубил их без счета. Он в последнее время в страшной силе был, разил их, как богатырь из кощуны. Но печенегов было слишком много, они лезли на князя толпой, визжали пронзительно. Он весь стрелами был утыкан, когда прорвался и выбрался на кручу над Днепром…

– Я тогда отбивался на склоне, где глыбы гранитные из реки торчат, – рассказывал Варяжко. – Там меня копьем и ткнули. Кольчуга выдержала, но от удара я в воду свалился, дышать не мог, думал, не всплыву, да и течением меня стало сносить. Я ведь толком и плавать-то не умею. Но боги сжалились, и мне попался под руку один из надутых воздухом мехов, на которых сами же печенеги для набега на Хортицу переправлялись. И вот, цепляясь за мех, я видел… О, я видел, как освещенный лунным сиянием Святослав сражался с обступившими его печенегами. Он был уже на самом краю кручи, но бился он… Перун великий! Как же он бился! Пока не пал… А копченые на него, как осы на мед, набросились. И пришел конец князю Руси…