Книга Манипуляция сознанием. Век XXI - Сергей Кара-Мурза

Либеральная интеллигенция России во многом повторяет путь духовного развития Запада. Там отщепенство от государства и ненависть к авторитету стали результатом превращения народа в общность «свободных индивидов» (что и составило сущность разрушения традиционного и возникновения гражданского общества).

Как пишет Ортега-и-Гассет, «суверенитет любого индивида, человека как такового, вышел из стадии отвлеченной правовой идеи или идеала и укоренился в сознании заурядных людей». Напротив, государство было низведено с положения исполненного благодати «отца» до уровня «ночного сторожа». Легче всего соблазняются антигосударственной риторикой люди, получившие массовое высшее образование европейского типа, возникшее на культурной матрице Великой Французской революции. Речь не обязательно идет об интеллигенции, этот социальный тип лучше обозначить более широким понятием «специалист».

В годы перестройки, когда червь антигосударственного чувства был раскормлен до невероятных размеров, под огнем оказались все части государства – от хозяйственных органов, ВПК, армии и милиции до системы школьного образования и детских домов.

Л.Баткин, призывая в книге-манифесте «Иного не дано» к «максимальному разгосударствлению советской жизни», задает риторические вопросы: «Зачем министр крестьянину – колхознику, кооператору, артельщику, единоличнику?.. Зачем министр заводу?.. Зачем ученым в Академии наук – сама эта Академия, ставшая натуральным министерством?»

В лозунге «Не нужен министр заводу!» содержится формула превращения страны в безгосударственное, бесструктурное образование, которое долго существовать не может. Насколько радикальным был этот проект, видно из того, что Академия наук СССР (а затем Российская Академия наук) стала важным объектом атаки политизированных ученых, в том числе депутатов, избранных от самой Академии. Даже в 1992 г., когда статус Академии была уже резко снижен, доктор наук Вяч. Иванов пишет в «Независимой газете»: «У нас осталась тяжелая и нерешаемая проблема – Академия наук. Вот что мне, депутату от академии, абсолютно не удалось сделать – так это изменить ситуацию, которая здесь сложилась. Академия по-прежнему остается одним из наиболее реакционных заведений». Под прикрытием совершенно неопределимого идеологического ярлыка «реакционности» депутат считал возможным наносить удар по организационному ядру всей российской науки.

Большую роль в представлении государства как коллективного «врага народа» сыграла пропаганда экономической свободы в трактовке неолиберализма. Увлеченные идеями этого модного течения интеллигенты вычитали у его идеолога Фридриха фон Хайека, что «для всех великих философов индивидуализма власть – абсолютное зло», и уверовали в обоснованность своей крайней антигосударственности.

Для разжигания антигосударственного чувства были призваны любимые таланты России, против слова которых беззащитна душа простого человека. После 1991 г. в их выступлениях была сделана небольшая коррекция – упор делался уже на «советском» государстве, но это сути не меняет. Они, люди аполитичные и к тому же баловни советского государства, ничего серьезного против общественного строя сказать не могли. Важен был сам факт: человек, которому мы поклоняемся, ненавидел свое государство.

Вот Николай Петров, преуспевающий музыкант, делает такое признание: «Когда-то, лет тридцать назад, в начале артистической карьеры, мне очень нравилось ощущать себя эдаким гражданином мира, для которого качество рояля и реакция зрителей на твою игру, в какой бы точке планеты это ни происходило, были куда важней пресловутых березок и осточертевшей трескотни о «советском» патриотизме. Во время чемпионатов мира по хоккею я с каким-то мазохистским удовольствием болел за шведов и канадцев, лишь бы внутренне остаться в стороне от всей этой квасной и лживой истерии, превращавшей все, будь то спорт или искусство, в гигантское пропагандистское шоу».

Вот какой стандарт для подражания был предложен обществу: видный деятель искусства болел за шведов и канадцев не потому, что ему нравилась их игра, а потому, что какая-то мелочь в государственной пропаганде резала ему слух. И по сравнению с каким «цивилизованным государством» он считал отношение в СССР к спорту квасной и лживой истерией? Наверное, по сравнению с США. Там спорт не превращается «в гигантское пропагандистское шоу»?

Антигосударственное чувство сцеплено с «ролевыми стереотипами», которые были эффективно использованы в идеологической программе. Некоторые из таких стереотипов активизировались и достраивались уже в ходе перестройки (например, стереотип «репрессированного народа»), другие всегда были в дремлющем состоянии, но актуализировались постепенно, начиная с 60-х годов.

Едва ли не важнейшим из таких стереотипов был образ рабочего, который якобы является объектом эксплуатации со стороны государства. На первом этапе этот стереотип культивировался не столько в среде самих рабочих, сколько в сознании интеллигенции, что и позволяло ей сдвигаться к антисоветизму, не порывая со своими уже укорененными социалистическими стереотипами. Антигосударственные (причем именно антисоветские) установки при мобилизации этого стереотипа оправдывались приверженностью к социальной справедливости. На втором этапе, в самом конце 80-х годов, созревшая доктрина, представлявшая советское государство эксплуататором трудящихся, внедрялась уже и в сознание рабочих.

Главным троянским конем для ввода антисоветских идей в среду рабочих был марксизм – упрощенный и понятный, с Марксом мало общего имеющий. Этот «марксизм» создавался очень широкой группой идеологов, которую объединяла ненависть к советской «империи» – меньшевиками, троцкистами, югославскими «обновленцами», советскими демократами сахаровского направления.

Ключевыми понятиями этой доктрины были эксплуатация и прибавочная стоимость. Объектом эксплуатации были названы советские рабочие, эксплуататором – советское государство. Если требовалась совсем уж классовая трактовка, то и класс был наготове – номенклатура. Подход к рабочим от «их интересов» и даже от марксизма сразу облегчал захват аудитории и ее присоединение к манипулятору. Тем более, что поначалу рабочим даже не приходилось вступать в противоречие с их советскими установками – начиная с Троцкого и кончая Горбачевым, критика «искажений» советского строя номенклатурой опиралась на цитаты Ленина.

Обращение к ролевому стереотипу рабочих в борьбе против советской власти стало применяться сразу, как только новое государство после октября 1917 г. начало налаживать нормальные условия жизни. А значит, налаживать контроль, дисциплину, требовать от рабочих технологического подчинения «буржуазным специалистам». В апреле 1918 г. первые контуры этой доктрины очертили в газете «Вперед» меньшевики: «Чуждая с самого начала истинно пролетарского характера политика Советской власти в последнее время все более открыто вступает на путь соглашения с буржуазией и принимает явно антирабочий характер… Эта политика грозит лишить пролетариат его основных завоеваний в экономической области и сделать его жертвой безграничной эксплуатации со стороны буржуазии».

Начиная с 60-х годов в нашей «теневой» общественной мысли идея о том, что государство эксплуатирует рабочих, изымая их прибавочный продукт, укрепилась как нечто очевидное. Отсюда следовал вывод: сохранять советский строй – не в интересах рабочих, он ничем не лучше капитализма. Позже было сказано, что советский строй – хуже «цивилизованного» капитализма.