Книга Спасти президента - Лев Гурский

— Нет правил без исключений, — заметил я.

Мои подозрения в том, что Исаев побывал в здешних пенатах, перерастали в уверенность. Но мне хотелось разрулить дело без силовых приемов.

— Никаких исключений, — обрезал человек-скальпель. — Никаких вторжений в частную жизнь. Покой и секретность слишком дорого стоят. Поверьте мне как практикующему врачу с двадцатилетним стажем. При маниакальных психозах, при навязчивых неврозах, при реактивной депрессии и, конечно же, при инволюционной истерии любая тревога, даже тень тревоги может сорвать ремиссию и вызвать новое обострение. Разумеется, мы применяем инъекции, магнитотерапию, низковольтные разряды. Но тишина и безмятежность — лучшее наше лекарство.

— И здорово помогает? — тихо и безмятежно осведомился я.

— Отлично помогает! — заверил меня Эрнест Эдуардович. — Метод эффективен на девять десятых... Были бы все десять, но наши безмозглые журналисты лезут и портят, — с внезапным раздражением прибавил он. — Неймется этим писакам! Всюду нос суют!..

Из верхнего ящика розового надувного секретера главврач достал газету, сердито помахал ею и вернул обратно.

На зрение и память я не жалуюсь. За секунды, пока газетный лист был перед глазами, я успел зафиксировать крамольную статейку. Там сообщалось, в каких райских условиях врачует свои душевные раны — кто бы вы думали, господа? — экс-руководитель президентской СБ. Сам генерал-полковник Сухарев. Естественно, без голландских тюльпанов, шведских телефонов и японских унитазов такой знаменитой особе никак нельзя.

— Врут проклятые писаки? — невинным тоном спросил я. — Это ведь клевета, верно? Генерал-полковник лечится не у вас?

Лицо Эрнеста Эдуардовича посуровело донельзя. Черты его еще сильнее заострились: человек-скальпель стал похож на человека-бритву. Я даже испугался, что при первом неловком движении его подбородок пропорет тонкую оболочку надувного кресла или шкафа. И тогда воздух со свистом хлынет из пореза.

Вместо ответа главврач извлек из кармана халата капиллярную ручку и пометил мой пропуск острым росчерком.

— До свиданья, капитан Локтев. — В голосе хозяина кабинета я услышал неприятный металлический скрежет: как бритвой по скальпелю. — Сейчас вас отвезут к проходной и вы уйдете.

— Спасибо, Эрнест Эдуардович, — вежливо проговорил я. — Ухожу-ухожу. Всего хорошего.

Про себя я решил задержаться на территории клиники, не докладывая об этом главврачу. По-моему, он и так человек нервный. Зачем ему лишний повод для беспокойства?

51. МАКС ЛАПТЕВ (продолжение)

Обратно меня вез электрокар с тем же могучим санитаром, восседавшим за рулем. Толщина загривка рулевого меня несколько тревожила, но я надеялся управиться. Тут самое важное — выбрать правильный момент. Секунда в секунду. Стоило нашему экипажу приблизиться к беседке, как я ткнул пальцем в сторону клумбы слева и удивленно воскликнул:

— Ой, что это у вас?

— Где? — купился санитар, доверчиво подставляя мне загривок.

Существуют тридцать два испытанных способа надолго отключить противника голыми руками. По крайней мере, двенадцать из них наносят минимальный ущерб здоровью. Восемь из этих двенадцати имеют прямое касательство к шее человека.

В то мгновение, когда рулевой повернул свою крупную голову, я обхватил ее в замок и, не давая опомниться, нажал на две точки. Одну — сантиметров на пять ниже левого уха, а другую — между третьим и четвертым шейными позвонками.

Все произошло беззвучно. Санитар дернулся и обмяк, выпустив руль. Благодаря черепашьей скорости электрокара я легко перехватил управление и остановил повозку под сенью каштана. Даже если Эрнест Эдуардович вздумает проследить в окно за моим отбытием, он все равно ничего сверху не разглядит. Помешают крона дерева и купол беседки.

По-воровски озираясь, я выволок свою жертву из электрокара и перетащил рулевого в прохладный оазис беседки. Лучшие дизайнеры «Моспроекта» недаром ели свой хлеб с маслом: под каждую из двух деревянных лавок, прибитых внутри, можно запихнуть не то что человека — коня со святым Георгием в придачу. И еще места хватит для змея.

Прежде чем упрятать тело жирное в беседке, стоило прихватить с собой его халатик от кутюр. Санитар перебьется, а мне — какая-никакая маскировка. У нас в любой клинике белый халат вкупе с невозмутимой мордой давно заменяют удостоверение личности. Проверено.

Я совершил акт мелкого мародерства, затолкал обворованного беднягу под лавку и уже в образе санитара вернулся за руль. Со стороны мои манипуляции остались незамеченными. Следовательно, рассудил я, ни покоя, ни безмятежности я еще не нарушил.

Беседа с главврачом, несмотря на ее краткость, была для меня полезной. Теперь я уже знал: где-то во втором больничном корпусе хранятся сведения о бывших пациентах заведения. Очень возможно, что есть там и данные Исаева — нашего трудноуловимого «Мстителя».

Под моим руководством электрическая повозка тихо обогнула клумбу с голландскими тюльпанами. Осторожно свернула по дорожке направо. Без шума остановилась у дверей корпуса с крупной бронзовой двойкой на фасаде. Похоже, здесь.

Вылезая из электрокара, я нащупал в боковом кармане джинсов универсальную отмычку. Эрнесту Эдуардовичу так нравятся зарубежные причиндалы, что дверные замки они наверняка тоже ставили импортные. Удовольствие одинаково дорогое и бесполезное. Наши замки еще, случается, взбрыкивают при грубом вторжении в их организм, а уж с привозным-то хламом у моей отмычки стопроцентная совместимость. Когда меня выпрут с Лубянки, поступлю в воры-домушники.

Насчет финского паркета и облицовочных мрамора с лазуритом главврач не надул: все внутри так и было. Тяжелые баварские люстры вполсилы освещали просторную рекреацию, у стен которой выстроился ряд мягких плюшевых диванчиков. По левую руку уходил вдаль широкий коридор с множеством однотипных дверей без опознавательных знаков.

Наугад я повернул задвижку первой двери и вмиг догадался, что забрел не туда.

Посреди комнаты стояла длинная узкая кровать. По ней взад-вперед гулял одетый в розовую пижаму долговязый седой мальчик — лет пятидесяти, если хорошенько всмотреться. Очки без стекол и карандаш за ухом придавали ему вид глубокой философской скорби.

— Ужин? — капризно спросил он, заметив присутствие человека в белом халате. — А почему так рано?

— Нет, не ужин... — Я попятился прочь от пожилого мальчика.

Сквозь седой ежик его волос просвечивала багровая нитка свежего шва. В клинике Эрнеста Эдуардовича, видимо, лечили не одними только покоем и голландскими тюльпанами: шов означал трепанацию черепа. Как в страшном американском фильме с Джеком Николсоном.

— Стойте, не уходите! — велел мне горемыка, претерпевший лоботомию. — Ну-ка слушайте!

Он обхватил себя руками за плечи, запрокинул голову и с выражением провыл: