Книга Прикосновение теней - Карен Мари Монинг

Пергамент и почерк я опознала сразу же. Записи Безумной Мори я уже видела, хотя и не могла читать на гэльском.

Затаив дыхание, я перевернула лист. Да, Дэррок перевел текст!

«ЕСЛИ ЗВЕРЬ С ТРЕМЯ ЛИЦАМИ НЕ БУДЕТ ЗАПЕРТ КО ВРЕМЕНИ СМЕРТИ ПЕРВОГО ТЕМНОГО ПРИНЦА, ПЕРВОЕ ПРОРОЧЕСТВО СТАНЕТ НЕВЕРНО, ИБО МОНСТР НАБЕРЕТ СИЛУ И ИЗМЕНИТСЯ. ПО СВОЕМУ ПЛАНУ МОНСТР ПАДЕТ. ТОТ, КТО НЕ ТОТ, КЕМ БЫЛ, ВОЗЬМЕТ ТАЛИСМАН. И КОГДА МОНСТР ВНУТРИ БУДЕТ ПОБЕЖДЕН, ПАДЕТ И МОНСТР СНАРУЖИ».

Я перечитала текст. Какой талисман? Насколько точен перевод? Он написал «тот, кто не тот, кем был». Дэррок был единственным, кто мог справиться с Книгой? Дэйгис был не тем, кем должен быть. Бэрронс, скорее всего, тоже. Да и кто из нас «тот»? Какой туманный критерий. Папа с такой уклончивой фразой выиграл бы суд.

«Ко времени смерти первого Темного Принца...» Уже поздно. Первым Темным Принцем был Круус, и он не смог выжить. Иначе хоть раз за прошедшие семьсот тысяч лет он показался бы. Кто-нибудь увидел бы его. Но даже если бы он был жив, Дэни все равно убила Темного Принца, который пришел за мной в аббатство, и первое пророчество уже не работало.

Коротким путем был талисман. И он был у Дэррока.

Что-то пыталось пробиться из подсознания. Я схватила рюкзак и начала рыться в вещах в поисках карты Таро. Я вытряхнула содержимое, взяла карту и уставилась на нее. Женщина смотрела вдаль, а мир вращался перед ее лицом.

В чем же смысл? Что хотел сказать мне парень с удивительными глазами — или фир-дорча, как он утверждал, — отдав мне эту карту?

Я начала всматриваться и отмечать детали — одежда и волосы, страны и континенты. Это определенно была Земля.

Я рассмотрела орнамент но краям, ища руны или символы. Ничего. Но... А что это у нее на запястье? Это казалось складкой кожи...

Как я могла не заметить этого раньше?

Он был тщательно вписан в окантовку, скрыт за пентаклем, но я узнала оправу камня. Вокруг запястья женщины была обернута цепь амулета, который Дэррок украл у Мэллиса.

Парень с чудесными глазами действительно пытался мне помочь.

Талисманом из пророчества был амулет. Именно с его помощью Дэррок собирался управлять Книгой!

Амулет был в пределах моей досягаемости в ту ночь, когда «Синсар Дабх» раздавила голову Дэррока, как виноградину. Я касалась его. Он был так близко. Но потом меня перебросили через плечо, и амулет исчез.

Я улыбнулась. Я знала, где его найти.

Когда Бэрронс был в теле человека, он собирал антиквариат: ковры, манускрипты и старинное оружие. Превращаясь в монстра, он подбирал все, чего касалась я.

Не важно, в какой форме, Бэрронс оставался сорокой, которая была без ума от блестящих штучек.

Он бы ни за что не оставил амулет. Я его касалась.

Я сунула в карман пергамент и карту Таро. Встала.

Пришло время узнать, куда Иерихон Бэрронс уходит из магазина.

Уходил он недалеко.

Я могла поспорить, что все это время он был поблизости.

И когда я сошла с последней ступеньки, я учуяла его запах. Тонкий пряный аромат витал в его кабинете. В кабинете, в котором висело Зеркало.

Я ни разу не видела Бэрронса спящим. Каждый раз, проснувшись, я встречала темный взгляд из-под тяжелых век. Бэрронс наблюдал за мной, ожидая, когда я попрошу его снова меня трахнуть. Он всегда был готов. Словно жил ради этого. Я помнила, с каким выражением лица он на меня опускался. Я помнила, как реагировало на него мое тело.

Я никогда не принимала экстази и другие наркотики, которые пробовали некоторые мои друзья. Но если ощущения были похожи на то, что я чувствовала в состоянии при-йа, я не представляла, как можно сознательно желать этого.

Часть моего мозга всегда работала, хотя сознание было затуманено, а тело меня совершенно не слушалось.

Если Бэрронс гладил меня ладонью, мне хотелось кричать от желания почувствовать его внутри. Я сделала бы все, чтобы получить желаемое.

Состояние при-йа было хуже, чем изнасилование.

Это были сотни изнасилований, снова и снова. Мое тело жаждало секса. Рассудок отсутствовал. И все же какая-то часть меня понимала, что мое тело мне не подчиняется. Что выбираю не я. Что за меня решают другие. А секс должен быть сознательным выбором.

Во мне оставалось лишь одно желание: еще!

Когда Бэрронс входил в меня, я становилась дикой — горячей, влажной, ненасытной. С каждым поцелуем, с каждой лаской, с каждым толчком я хотела все больше. Бэрронс касался меня, и я сходила с ума. Мир сошелся на нем клином. Бэрронс действительно был моим миром. У него было слишком много власти надо мной. Я готова была умолять его, стоя на коленях.

И у меня был секрет.

Жуткий секрет, который ел меня заживо.

«Что ты надела на выпускной, Мак?»

Это были последние слова, которые я слышала, находясь в состоянии при-йа.

Все, что было после, я делала сознательно.

Я притворялась.

Я лгала Бэрронсу и себе.

Я делала вид, что оставалась при-йа.

И чувствовала себя так же.

Я была такой же ненасытной, жадной, уязвимой. Я знала, кто я, что произошло в церкви, что я делала последние месяцы.

И каждый раз, когда Бэрронс касался меня, мой мир сходился на нем.

Он был неуязвим.

Я ненавидела его за это.

Я помотала головой, отгоняя проклятые мысли.

Куда уходил Бэрронс, чтобы расслабиться и, возможно, поспать? Туда, где его никто бы не достал. В защищенное барьерами Зеркало.

Его запах все еще витал в воздухе, а я обыскивала кабинет.

У меня не осталось терпения, и я устала играть по правилам. К тому же я не понимала, почему до сих пор остаются какие-то правила. Это казалось абсурдом. С первой встречи Бэрронс вторгался в мое личное пространство. Его безмерное, полное электрического напряжения присутствие встряхивало меня, пробуждало, заставляло балансировать на грани адекватности.

Я схватила одно из множества антикварных орудий и взломала запертые ящики стола.

Да, он увидит, что я тут рылась. Но мне было все равно. Пусть попытается на меня рассердиться. Мне было чем ему ответить.

У Бэрронса имелись досье на меня, моих родителей, МакКейба, О'Банниона, на тех, кого я не знала, и даже на его помощников.

Были счета с десятками разных адресов в разных странах.

В нижнем ящике я нашла свои фотографии. Целые стопки.

Я выхожу из «Кларин-хауса» в сумрачное дублинское утро. Загорелые ноги блестят под моей любимой короткой белой юбкой, длинные светлые волосы стянуты в конский хвост.