Книга Великие мечты - Дорис Лессинг

А этот мужчина, Барри, — совсем другое дело.

Со ступеней аэропорта Роуз следила за тем, как он расплачивается с носильщиком — повелительно, барственно, она аж вскипела от негодования. А он, заметив, как она стоит со своим большим чемоданом и оглядывается в поисках заказанного такси, подошел к ней вразвалочку и сказал:

— Я подвезу вас до города.

Барри поставил свой чемодан рядом с ее и ушел на стоянку. Через мгновение перед Роуз вырулил большой «бьюик», передняя дверь распахнулась. Она села. Материализовался негр и сложил их вещи в багажник. Барри снова дал денег.

— Я заказывала такси.

— Не велико горе, шофер найдет себе другого пассажира.

Еще в самолете Барри закончил свои излияния своеобразным приглашением:

— Почему бы вам не приехать ко мне на ферму и не посмотреть на все своими глазами?

Роуз отказалась, а теперь жалела об этом. Но недолго.

— Поехали на ферму, позавтракаем, — предложил Барри.

Роуз была знакома с тем, что мог предложить ей город Сенга; она находила его скучным захолустьем с высоким самомнением. На самом деле о Цимлии она думала совсем не то, что писала о ней, а прямо противоположное. Только товарищ президент Мэтью искупал недостатки страны, а теперь… Она пожала плечами и сказала:

— Почему бы и нет?

Они не поехали через город, а объехали его вокруг и скоро углубились в буш. Не каждый может полюбить Африку, и Роуз в том числе, хотя она знала, что есть те, кто любит, да и как было не знать о них, ведь обожатели континента так громогласны. (И почему они ходят с таким видом, будто эта их любовь является доказательством их внутреннего благородства?) Прежде всего, Африка слишком велика. Потом эта диспропорция между городскими и культивированными территориями и нетронутыми землями. Сплошные заросли проклятого буша и беспорядочные холмы, и всегда риск каких-то волнений и нарушений порядка. Роуз не выезжала обычно за пределы городов, максимум, на что могла согласиться, это пятиминутная прогулка по заповеднику. Ей нравились тротуары, и пабы, и залы заседаний, где произносились речи, и рестораны. Но сейчас она сказала себе, что было бы неплохо познакомиться с белой фермой и белым фермером, хотя, само собой, о его жалобах она писать не станет, ведь вся его критика сплошь касается чернокожих, а нынче политика совсем другая. Ладно, назовем этот визит расширением кругозора — с небольшой натяжкой.

Когда они остановились перед большим зданием из кирпича-сырца в окружении горстки эвкалиптов (Роуз оно показалось уродливым), Барри велел гостье обойти дом и зайти с парадного входа, а ему нужно еще заглянуть на кухню, распорядиться насчет завтрака. Еще не было и восьми, при обычных обстоятельствах Роуз спала бы еще час. Солнце стояло высоко, было жарко, яркие цвета резали глаз — сплошь алое, пурпурное и насыщенная зелень, и повсюду розоватая пыль. Ее обувь почти исчезала в ней. Уходя, он ворчливо заметил:

— Моя жена на этой неделе в отъезде. Приходится самому заниматься этой чертовой кухней.

Это не прозвучало как предложение немедленно проследовать в кровать и не тратить время на общепринятые условности. Роуз медленно обогнула дом, взошла по ступенькам крыльца, оказалась на веранде, открытой с трех сторон, которую сначала приняла за недостроенную комнату. Показался на миг Барри, чтобы сообщить:

— В хлеву что-то стряслось, чтоб их. Заходите в дом, бой подаст вам завтрак. Я скоро буду.

Роуз обычно не завтракала. И сейчас не хотела есть. Но она прошла через одну просторную комнату, показавшуюся ей какой-то неуютной (подушек добавить, что ли?), и очутилась в другой, где стоял большой стол, рядом с которым ее ожидал улыбающийся старый негр.

— Садитесь, пожалуйста, — сказал слуга, и она села, оглядывая блюда с яйцами, беконом, помидорами, колбасой.

— У вас есть кофе? — спросила Роуз негра, и это было первое ее обращение в жизни к прислуге — чернокожей, разумеется.

— О, да, конечно, кофе. У меня есть кофе для миссус, — с готовностью подтвердил старик и налил ей кофе.

Роуз с удовлетворением отметила, что струйка, льющаяся из серебряного носика, достаточно густая.

Она положила себе яйцо и завиток бекона. Тем временем вернулся хозяин дома. Он швырнул в угол какую-то железяку, отодвинул со скрежетом стул и сел.

— Это что, все? — спросил Барри, недовольно глядя на ее полупустую тарелку и наваливая на свою гору всего. — Давайте-ка, поднажмите.

Роуз взяла еще одно яйцо и спросила (правда, вопрос не прозвучал так равнодушно, как ей того хотелось):

— Так где ваша жена, вы сказали?

— Шляется без дела. Женщины любят шляться без дела, вы не знали?

Роуз вежливо улыбнулась. Уже много часов назад ей стало ясно, что феминистская революция победила еще не во всех уголках мира.

Барри подкладывал себе яйца и бекон, пил кофе чашку за чашкой, потом сказал, что ему надо объехать ферму, проверить, что тут без него понаделали эти негры. Она тоже может поехать посмотреть. Сначала Роуз отказалась, но под его хмурым взглядом согласилась.

— С вами не так-то просто сладить, — прокомментировал он, но, по-видимому, ничего такого под этим не подразумевая.

Роуз предпочла бы услышать от него примерно следующее: «Иди в ту комнату, там кровать, ложись и жди меня». Вместо этого она почти три часа подряд тряслась в старом грузовике от одной точки бескрайней фермы до другой, где Барри ждали группа чернокожих работников, или механик, или еще какой-то человек в комбинезоне и где он раздавал указания, спорил, не соглашался, сдавался: «О'кей, о'кей, может, ты и прав, сделаем по-твоему» или кричал: «Ради бога, посмотри, что ты наделал, я же говорил тебе, говорил! Теперь сделай снова, но на этот раз как следует». Она не имела ни малейшего представления о том, что видит, что делают все эти люди, и хотя дурно пахнущие коровы тоже появились в какой-то момент, оправдав тем самым ожидания Роуз, все же она ничего здесь не понимала. И у нее дико болела голова. По их возвращении на ферму Барри хлопнул в ладони, и возник поднос с чаем. Барри весь вспотел, раскраснелся, вымазал рукав рубашки в смазке — в общем, был неотразим в глазах Роуз, но он пробурчал, что ему, черт побери, нужно заняться несносными бумагами, это правительство убьет его когда-нибудь своими писульками, и не займет ли Роуз себя чем-нибудь до обеда? Она отправилась на веранду, зажатую со всех сторон слепящим блеском, уселась в кресло с обивкой из приятно знакомой ткани и листала южноафриканские журналы. Вероятно, это мир его жены — значит, и ее тоже.

Прошел час. Обед. Мясо, горы мяса. Роуз знала, что есть мясо не политкорректно, но она обожала все мясное и с аппетитом пообедала.

Потом ее стало клонить в сон. Барри поглядывал на гостью искоса, и она могла бы истолковать его взгляды как «Давай?..», но, наверное, ничего такого он не имел в виду, так как сказал:

— Мне надо соснуть. Ваша комната вон там.