Книга Меч и корона - Анна О’Брайен

— Враги мои пользовались любой возможностью разукрасить сплетнями каждый мой шаг, — вот и все, что я смогла сказать.

— Сплетни имеют прискорбное свойство распространяться и отравлять все вокруг, как зловоние гнилого мяса, — откликнулся Анри тоном, сухим, как земля Аквитании в разгар жаркого лета, — так, словно и не заметил моей растерянности. — Я не стану больше спрашивать вас об Антиохии, Элеонора. Это все в прошлом и для меня не играет никакой роли. Думаю, и для вас тоже.

Спазмы перестали душить меня.

— Но теперь вы принадлежите мне, — добавил он. — Вот об этом не забывайте.

Анри подобрал поводья. Какой он трудный человек! Резкий, бесцеремонный, он и прощался со мной не как любовник — правда, любовниками мы пока и не были. Я уже хотела отойти в сторону, но он вдруг обвил руками мою талию и наклонился ко мне. На миг я подумала, что он меня поцелует, но этого, разумеется, делать на людях он не стал. Наши отношения пока не предназначались для всеобщего сведения. Вместо поцелуя он, сверкая глазами, прошептал мне на ухо властным тоном:

— Здесь вы в безопасности. Не открывайте ворот замка. Я приеду за вами сразу же, как только смогу. — Он отпустил меня, но пальцы его задержались на золотом ожерелье, все еще обвивавшем мою шею. — Я вернусь! Храните верность, Элеонора.

И с тем тронул коня с места. Мой нареченный жених Анри Плантагенет умчался и ни разу не обернулся, а на шее у меня осталось ожерелье дьявола.

Глава девятнадцатая

Пять недель. Или целых шесть? Я приказала накрепко запереть ворота, повсюду расставила часовых, выслала за стены дозорных. Если еще какому-нибудь самонадеянному барону придет в голову сделать меня своей пленницей, ему потребуется вести долгую осаду по всем правилам.

А от Анри Плантагенета не приходило ничего: ни письма, ни гонца, даже слухов не доносилось о том, где он сейчас. Я понимала, что удерживает его вдали от меня: давно уже поговаривали о неминуемом вторжении в Англию, а не таков был Анри, чтобы откладывать исполнение своих намерений. Как только все будет готово для перевозки воинов, снаряжения и припасов, как только установится погода, благоприятная для переправы через Ла-Манш, он сразу начнет вторжение. Уже наступил апрель, самое подходящее время для нападения, когда впереди — все лето. Что же окажется для Анри важнее? Я или корона далекой страны? На этот вопрос напрашивался один ответ, но мне он не нравился. Каждое утро, едва встав с ложа, я поднималась на стены замка и вглядывалась вдаль. И каждый вечер, когда все обитатели замка готовились отойти ко сну, я снова занимала свою наблюдательную позицию — всего на несколько минут. Не хватало, чтобы мои подданные заметили, что их герцогиня, только-только к ним возвратившаяся, притворяется больной, лишь бы не выходить за стены замка.

Я приказала себе не думать о нем.

Но шли недели, вестей не было, и я тревожилась все сильнее. Не было никакой уверенности в том, что мы увидимся до того, как он уедет за море воевать. А что потом? Если он укрепится в Англии, если разобьет Стефана в битве или сумеет с ним договориться, что из этого воспоследует? Не станет ли выбор жены-англичанки более дальновидным ходом для претендента на английский престол? Я побаивалась, что так и случится, и заранее проклинала эту не знакомую мне даму.

Одно дело — давать обещания и дарить золотые ожерелья, совсем другое — действовать из политического расчета, коль желаешь добыть себе королевство.

Кроме того, Анри может в любой момент погибнуть на поле брани… Или корабль его может перевернуться, увлекая за собой в пучину команду и всех пассажиров.

Я давала волю своему беспокойству, только оставаясь наедине с собой. О нашем с Анри договоре никто не знал, да мне и небезопасно было говорить о нем. Это я понимала ясно. Поделиться такой тайной с кем бы то ни было — значит сделать ее всеобщим достоянием. Даже когда ко мне приехала погостить Аэлита, я не смогла пошептаться с ней, как прежде, о своей тайне. А уж Агнесса и вовсе не годилась в поверенные моих сомнений и страхов. Слишком уж все было зыбким, слишком опасным. Если наши намерения пожениться и тем объединить Аквитанию с Анжу и Нормандией дойдут до слуха Людовика, он перевернет землю и небеса, лишь бы помешать нам. Внезапное вторжение французского короля в Нормандию поставит под удар все надежды Анри.

Но отчего же этот человек хотя бы не напишет мне? Зачем держать меня в тревоге и неопределенности?

Аэлита жаловалась, что со мною стало неинтересно, а когда она пригрозила уехать и оставить меня вариться в собственном соку, я встряхнулась и взяла себя в руки. Что толку тревожиться о том, что мне не подвластно? Сейчас я совершенно самостоятельна. Я — правительница Аквитании, пора мне и вести себя как подобает. Давно минули те дни, когда передо мной были закрыты двери королевского совета. Не без радости занялась я отменой всех тех законов и установлений, которые ввёл здесь Людовик. Указы издавала от собственного имени, дабы подчеркнуть свою самостоятельность. Так, с превеликим удовольствием я отменила указ о дарении леса Ла-Севр монастырю Сен-Мексен, а затем без промедления пожаловала его снова, но уже своей властью и ради собственного удовольствия. Все это было совершенно незначительно в свете предстоящего брака с анжуйцем, однако какое удовольствие я испытывала, когда имя Людовика Капетинга стиралось со скрижалей Аквитании, а вместо него вписывалось мое имя!

Эти занятия позволили мне отвлечься от дум о том, что мое знакомство с Анри Плантагенетом может безвременно завершиться, так толком и не начавшись.

Прислушавшись к голосу сердца, я оставила Аэлиту в Пуатье, а сама съездила ненадолго в замок Белен, недалеко от Бордо — там появилась на свет я, там же на кладбище покоилось, согласно моим распоряжениям, дитя, нареченное Филиппой и едва успевшее сделать на этом свете один-единственный вздох. На могилке стоял простой надгробный камень, и высечено на нем было только имя — кто, кроме меня, посетит это место скорби? Я поплакала, надежно закрыв лицо вуалью. Поплакала о малышке и о самой себе. И о Раймунде, князе Антиохийском.

То был последний раз, когда я позволила себе роскошь лить слезы о делах давно минувших дней. Теперь мне надо было смотреть только вперед, что бы ни ожидало меня там.

— К вашим воротам, госпожа моя, приближается военный отряд, — доложил мне дворецкий.

Прошло уже шесть недель с того дня, как Анри Плантагенет расстался со мной на парадном дворе; теперь май клонился к концу, и сгущавшиеся вечерние сумерки быстро переходили в ночную мглу.

— Отряд невелик, но ни значков, ни флагов не видно. Не открываем ворота? Время позднее, негоже оставлять людей на ночь за стенами, да только неведомо, кто они такие…

— Не открывайте ворота.

Я не стала тратить ни сил, ни слов на то, чтобы разыгрывать недоумение. Я уже знала об этом отряде, и вовсе не потому, что Анри меня заранее предупредил — нет, в том он не видел никакой нужды, — а потому, что мои дозорные сообщили, что он едет к нам с малым отрядом своих анжуйцев. Благодаря этому у меня было время поразмыслить, какой прием ему оказать, и я вовсе не была настроена проявлять гостеприимство.