Книга Карта времени - Феликс Х. Пальма

Возможно, ты предпочел бы, чтобы я не писал тебе никакого письма. Не исключаю, что ты предпочел бы идти навстречу своей судьбе без всяких предупреждений. В конце концов, тебя не ждет ничего плохого, в твоей жизни будут даже счастливые моменты, как ты мог убедиться. А написал я тебе, поскольку что-то мне подсказывает: это не та жизнь, какую тебе следовало бы прожить. Да, вероятно, ты должен был бы оставаться в прошлом вместе с Джейн и сделать меня знаменитым писателем, ничего не зная о путешествиях во времени, по крайней мере реальных. Хотя для меня вариантов, разумеется, уже не существует. Я не могу выбрать себе другую жизнь. А вот ты — можешь. Ты еще можешь сделать выбор между этой жизнью и той, о которой я тебе рассказал, между тем, чтобы остаться Берти, или превратиться в меня, потому что именно такой шанс дают нам путешествия во времени — вернуться назад и избрать другой путь.

Я долго раздумывал над тем, что произойдет, если завтра ты не явишься на встречу с Маркусом. Если ты не окажешься там, никто не прицелится в тебя, нужная часть твоего мозга не начнет действовать и ты не совершишь прыжок во времени, а значит, не поможешь задержать Джека Потрошителя, не познакомишься с Алисой, не будешь метаться под немецкими бомбами и, само собой разумеется, не уведешь женщину из универмага «Олсен». А без тебя не сможет возникнуть ген-мутант, не появятся путешественники во времени и никакой Маркус не отправится в прошлое, чтобы убить тебя… И по моим прикидкам, все случившееся с того момента, как он прикончил нищего, исчезнет, словно огромная метла выметет эти события из временного потока. Исчезнут, например, цветные веревки, отходящие от белой на карте времени, потому что никто не создаст никакого параллельного мира, где удастся схватить Джека Потрошителя или где ее величество будет разгуливать по Лондону с обезьянкой на плече. Господи боже мой, да ведь исчезнет и сама карта времени! Потому что некому будет ее изготовить! Как видишь, Берти, если ты не пойдешь на встречу, исчезнет целый мир. Но пусть тебя это не пугает. Единственное, что будет в любом случае, — это появление женщины в универмаге «Олсен» в 1984 году, только вот никто не возьмет ее за руку и не выведет на улицу, чтобы поселиться с ней в очаровательном домике, где она будет счастлива.

А что же будет с тобой? Думаю, ты вернешься назад — чуть раньше, чем твою жизнь изменит путешествие во времени. Перед тем как молодчик Мюррея усыпит тебя при помощи хлороформа? Скорее всего так, ведь если Маркус не явился в твою эпоху и никого не убил, у Гарретта не появится повода в чем-то подозревать капитана Шеклтона, а значит, Мюррей не пошлет к тебе своего подручного и ночью 20 ноября 1896 года он не поднесет к твоему лицу платка, смоченного хлороформом. В любом случае, насколько бы ты ни отступил в прошлое, ты ничего не ощутишь физически, просто ты исчезнешь из одного места и возникнешь в другом — как по волшебству; но, разумеется, ты не запомнишь ничего из того, что пережил после этого мига. Ты не будешь знать, что путешествовал во времени и что существуют параллельные миры. Если ты решишься изменить уже случившееся, то, боюсь, ничего не узнаешь и обо мне. Это все равно как что-то изменить в шахматной партии до того хода, который привел к шаху и мату. Если вместо слона двинуть ладью, партия будет развиваться иначе. То же будет и с твоей жизнью, если ты не пойдешь на эту встречу.

Так что все зависит только от тебя, Берти. Слон или ладья. Твоя жизнь или моя. Поступай так, как считаешь нужным.

Всегда твой

Герберт Джордж Уэллс.

XLI

Предначертание судьбы? Какой во всем этом смысл? — спрашивал себя Уэллс. Допустим, его судьба — перемещаться во времени, сперва в 1888 год, затем в начало ужасной войны, в которую будет втянута вся планета, а далее в точности исполнить то, о чем он сам себе рассказал в письме. Допустим, его судьба — дать начало особому роду людей. Допустим, он не имеет никакого права менять будущее, мешать тому, чтобы однажды человек смог попадать из эпохи в эпоху, только потому, что он, Уэллс, отказался пожертвовать собственной жизнью, пожелал остаться рядом с Джейн в своем прошлом, в котором ему, кстати, было нелегко следовать своей воле. Потому что он хотел остаться Берти.

Но речь ведь шла не только о моральной оценке его выбора, куда важнее было понять, имеет ли он и вправду возможность выбирать. Уэллс сомневался в том, что проблема разрешится сама собой, стоит ему только не пойти на встречу, как полагало его «я» из будущего. Наоборот, писатель был уверен: если он не явится, Маркус рано или поздно все равно отыщет его и убьет. Мало того, в глубине души Уэллс знал, что никакого выбора у него нет. Это он повторял себе, крепко держа рукопись «Человека-невидимки», пока кэб объезжал Грин-парк, направляясь к Беркли-сквер, где Уэллса ждал человек, задумавший лишить его жизни.

Недавно, прочитав письмо, он сложил его и снова сунул в конверт, потом долго сидел в своем кресле. Его обидела та ироничная снисходительность, с какой Уэллс из будущего обращался к нему, но упрекнуть было некого, ведь автором письма являлся, в конце-то концов, он сам. К тому же Уэллс не мог не признать, что, окажись он на его месте, имей он за плечами схожий опыт, вряд ли обращался бы в ином тоне к молодому человеку из прошлого, едва начинавшему жить. Впрочем, все это не имело никакого значения. Главное — поскорее осознать невероятный факт, что письмо написал он сам, и только тогда можно будет максимально сконцентрироваться на следующем шаге. При этом ему хотелось руководствоваться чем-то вроде метафизической этики, по-видимому имевшей прямое касательство к делу. Какую из двух жизней он должен прожить в реальности? Как угадать? Кроме того, если верить теории параллельных миров, меняя прошлое, нельзя изменить настоящее, можно лишь создать альтернативную действительность, новую линию, которая протянется параллельно главной, остающейся незатронутой. Тогда выходит, что прекрасная посланница, явившаяся из другого времени, чтобы вручить ему письмо, прибыла в параллельный мир, тогда как в реальном он вернулся домой, никого не встретив у калитки. А это значит, что в том мире, где он не получил письма, он непременно явится на встречу с Маркусом. Его другая жизнь, которую прожил насмешливый Уэллс из будущего, таким образом, отнюдь не исчезнет, поэтому неправильно рассматривать акт противления судьбе как что-то вроде изъятия лоскута из ткани времени.

Надо плюнуть на все рассуждения морального порядка и выбрать наконец то, что кажется ему более привлекательным, ту жизнь, какую ему действительно хотелось бы прожить. Остаться здесь, с Джейн, писать романы, мечтая о завтрашнем дне, или предпочесть судьбу далекого Уэллса? Что он желает: продолжать быть Берти или превратиться в звено, соединяющее homo sapiens с homo temporis? Нельзя не признать, что очень соблазнительно слепо ввериться судьбе, описанной в письме, и стать свидетелем столь волнующих событий, как, например, бомбардировка Нориджа, особенно если ты уверен в собственной неуязвимости. Беспечно шагать под падающими с неба бомбами и наблюдать за катастрофическими последствиями людского безрассудства, угадывая красоту, таящуюся в самой глубине душераздирающих картин. А какие чудеса он может увидеть, путешествуя по будущему? Такие изобретения не способен вообразить даже Жюль Верн. Но ради этого пришлось бы принести в жертву Джейн, а также литературу, потому что взяться за перо ему уже никогда не доведется. Готов ли он на это? После долгих размышлений Уэллс наконец принял решение. Потом поднялся в спальню, ласково разбудил Джейн, и среди влажной и непроглядной ночи, делавшей комнату похожей на кротовую нору, он любил ее так, словно это было в последний раз.