Книга Портрет семьи - Наталья Нестерова

— Пингвин.

— Ага, уже небо в овчинку кажется? То ли еще будет! Начнет ходить — не набегаешься за ним.

— Спасибо на добром слове!

Андрей не расслышал ответа, открыл дверь парадного и выкатил коляску на улицу.

Ближайшим чистым воздухом подышать можно было в парке «Сокольники» — полчаса ходьбы от Андреева дома. По аллеям парка гуляли два часа. Петька вел себя идеально — спал. Не мешал Андрею обдумывать свалившееся. Но вместо того чтобы выработать план действий по поиску работы и восстановлению документов, Андрей все время мысленно возвращался к Маринке. Не пожар, не подброшенный ребенок, не кредиты в банке и не смутные перспективы с трудоустройством, оказывается, волновали его более всего, а терзало расставание с Мариной. Андрей вел с ней мысленные диалоги, клялся в любви, уговаривал, умасливал, лебезил. Итогом каждой гипотетической беседы становилась его полная победа и их воссоединение. И тут же Андрей вспоминал, что в реальной жизни все обстоит с точностью до наоборот. Но ничего не мог с собой поделать и начинал следующий внутренний диалог. Так повторялось много раз, пока он окончательно не замерз, вслух обругал себя:

— Кретин! Нищие неудачники принцесс не домогаются!

И покатил коляску к дому. Его даже не волновало, что опять встретится кто-нибудь из знакомых, соседей и начнет песню про «у вас ребенок?». По сравнению с крахом любви это были бы лишь досадные мелочи. И Петьку он уже почему-то не обвинял в своих бедах. Пацан не виноват, что на свет появился, не он подпалил фирму «Надежный дом» и не он советовал Андрею отнести на работу, спрятать в сейф важные документы.

Няня пришла, когда Андрей предпоследний раз (последний — перед сном, после купания) покормил Петьку, сменил памперс, пустил в свободное ползание по квартире и пресекал попытки затолкнуть пальчик в розетку или опробовать на вкус грязные Андреевы носки, вытащенные из-под дивана.

Разбирая пакеты с покупками, Мария Ивановна чувствовала себя Дедом Морозом с подарками.

Андрей крутил в руках коробку с дорогущим коньяком. Однако Мариванне понравилось спиртное! Но сразу такие запросы? Могла бы и подешевле, водки, например, купить.

— Это мне подарили.

— Кто, если не секрет?

— Прохожий, вернее, проезжий.

Ей не хотелось омрачать момент и рассказывать, как была чуть не ограблена и спасена.

— Странные нынче проезжие.

— Мы столкнулись в обменном пункте, я поменяла сто долларов, остальные — вот, возьмите, Андрей. Потом он немного подвез меня, потому что… Так получилось, что я похожа на его учительницу… в ее честь… как бы… он и подарил. Мне показалось неделикатным отказываться от даров, продиктованных благородством души.

«При чем здесь благородство? — подумал Андрей. — Не представляю мужика, который стал бы заигрывать с Мариванной и разбрасываться бутылками стоимостью во все ее квартирантские деньги. Фантастика».

Он не хотел и не собирался брать деньги у Мариванны. Но получается — уже взял, ведь она накупила продуктов, градусник и какие-то медицинские снадобья для Петьки.

— Верну вам с процентами. Могу написать расписку.

— Не будем формалистами. Ой, уже девятый час! Ужина нет, а Петечку надо подготовить к купанию и сну.

Они разделили обязанности. Андрей мыл ванну, Мариванна чистила картошку, обмазывала горчицей куриные окорочка и ставила в духовку. Андрей носил на руках Петьку, который отказывался сидеть в манеже и требовал соблюдения режима, Мариванна готовила кашку. Искупали, обмазали Петьку кремом (места опрелостей — специально купленным), одели, накормили, убаюкали. Сели сами ужинать.

Если бы на месте Мариванны была Маринка! Все то же самое: общие хлопоты, мелкая суета и ощущение родного плеча, подставляемого по первому зову. Мариванна ему не родная. И не женится он на ней никогда. А Марина… Где ты, Марина? Я отрепетировал семейные танцы, они не вызвали у меня отвращения. Вот только ты не желаешь ни репетировать со мной, ни нашу личную пьесу взаправду играть.

— Мариванна, хлопнем вашего коньячка?

— Вы — конечно. Я же не стану. Опять беспробудно засну, и у вас будут все основания уволить меня за алкоголизм.

— Уволить теперь никак не могу, потому как ваш должник, да и вообще… Что бы я без вас делал?

«В них, в мужчинах, есть непонятная слабость, — подумала Мария Ивановна. — И в Андрее, и в давешнем молодом человеке в мехах, подарившем коньяк. Не могу сформулировать, в чем эта слабость, но она определенно существует. При всей моей недоразвитости, комплексах и ущербности я все-таки не чувствую за собой этой слабости. Потому что женщина? Но я ведь никогда не думала о себе как о женщине!»

— Выпейте, Андрей! Если вам… в нынешнем состоянии станет легче, то и выпейте!

— Благодарю! Постараюсь воздержаться. Если в моем, как вы выражаетесь, «состоянии» начать пить, то бутылкой коньяка не ограничиться. Стану пить до беспамятства, пойду в магазин за новыми бутылками… Пока где-нибудь не рухну. Как же хочется надраться! Не смотрите на меня со страхом. Я не алкаш, а умеренный культурный поддавальщик.

— Вас забота о Петечке останавливает?

— Не стану врать. О Петечке, когда вы рядом, думаю в последнюю очередь.

— Спасибо!

— Не за что. Это вам — спасибо! Мариванна! Если мне позвонит девушка… конкретно — Марина… Запомнили? Ее Марина зовут. Скажите ей… передайте…

Нет, ничего передавать не надо, просто сообщите мне, что звонила.

— Марина ваша невеста?

— Термин смешной, старорежимный — невеста! Если бы! — Андрей поднялся. — Ужин как всегда удался, вы прекрасно готовите. Иду смотреть телевизор. Присоединитесь?

— Нет, благодарю. Надо вымыть посуду и погладить Петечке белье на завтра.

— Чувствую себя крепостником.

— Напрасно. Телевизора я насмотрелась на двадцать лет вперед. Лучше почитаю книги о воспитании ребенка.

— По-моему, вы их наизусть уже выучили.

— И тем не менее каждый раз обнаруживаю что-то новое.

Который день на молчаливый вопрос дочери, возвращавшейся с работы, Анна Дмитриевна качала головой: нет, Андрей не звонил. И на сотовом Марины среди пропущенных звонков Андреевых не было. Ни Марина, ни ее родители передачи с сюжетом о пожаре на строительной фирме не видели. К сожалению. Был бы отличный повод забыть гордость и самой позвонить. Гордость — основное препятствие на пути личной инициативы.

Папа, укрывшись за газетой, бурчит:

— На гордых воду возят.

— Не точно, — возражает мама. — Воду возят на сердитых и дураках.

— Это не одно и то же?

Родителям хочется, чтобы Марина помирилась с Андреем. Лучшего спутника жизни, по их мнению, дочери не сыскать. Да и сама она уже готова к выяснению ситуации. Но гордость! С другой стороны, Андрей почему-то легко отступился, всего два дня атаковал. На него совершенно не похоже быстро пасовать, сдаваться, поднимать руки вверх.