Книга Московские повести - Лев Эммануилович Разгон

науки я должен буду требовать у командиров?

— Ох, Женя! Нет на вас больше Петра Николаевича! Лебедева вы хоть боялись. А теперь вы всех и вовсе ни во что не ставите! Вычегодский писал свою книжку, основываясь на опыте пятого года. Поэтому тут даются советы о том, как, забрав у противника пушку, привести ее в негодность. Нам теперь такие советы не нужны! У нас у самих должны быть пушки, и если мы у противника отберем орудия, то не портить их будем, а пускать в ход... Вот какие поправки к Вычегодскому следует делать, Евгений Александрович, а не зубоскалить...

— Есть не зубоскалить! А теперь пять минут серьезного разговора. Здесь, в этой сто пятнадцатой комнате гостиницы «Дрезден», находится штаб Красной гвардии. Кто в него входит, кроме вас? Кто определяет стратегию и тактику будущих боев? Когда? Где? Как?

— Ну и вопросики! Я на них, к вашему большому сожалению, не могу ответить. Видите, как сразу у Пече настроение испортилось. Постараюсь вкратце объяснить. Ян Яковлевич уже сказал вам: официальный штаб Красной гвардии, именуемый Центральным штабом, находится этажом выше. Большинство в нем составляет меньшевистская публика, и существует этот штаб, по-моему, чтобы не было другого — нашего. Но наш существует. И реальный. Хотя и полулегальный.

— Стихами даже заговорили!..

— Тут не только стихами... Фактически всеми отрядами Красной гвардии руководят товарищи в районах. В Городском — Тверитин, в Замоскворечье — Витковский и Добрынин, в Хамовниках — Саврасов, на Пресне — Меркулов, в Лефортове — Знаменский. Здесь, в сто пятнадцатой комнате, мы стараемся как-то координировать организационную деятельность районов, их вооружение. Стараемся. Но это не означает, что все это мы делаем. Ибо все дело в том, что вы, Женя, назвали стратегией... Что должна делать Красная гвардия? Для чего мы ее создаем? Вот об этом у нас в Московском комитете нет ясного мнения. Есть товарищи, которые считают, что мы ее создаем для самозащиты и нажима на буржуазные партии. Это, по-моему, отражение еще пятого года. Или открещивание от того, что вопрос о власти будет решаться восстанием. Да, да, в этом все дело! Красная гвардия создается для восстания с целью захвата власти. Следовательно, ее стратегия — наступление!

— Ну, все более или менее ясно. Для начала поеду в Замоскворечье. Как думаете, товарищ Пече?

— Правильно. Поезжайте к Михельсону и на мой завод, на «Мотор». Сейчас я вам скажу, к кому надо обратиться...

Ощущение тревоги, появившееся в конце августа, не покидало никого. Казалось, что хорошо себя чувствует лишь один Гопиус. Иногда он не давал о себе знать несколько дней. А иногда появлялся в «Дрездене» грязный, в истрепанной кожаной куртке, со следами копоти на руках и лице. Похохатывая и удовлетворенно потирая руки, он садился около стола и начинал требовать. Требовал он самые странные вещи: справочную книгу «Вся Москва», пишущую машинку, расписание железнодорожного движения на всех вокзалах. Звонил по неведомым телефонам и договаривался о том, чтобы с каких-то разбитых автомобилей сняли магнето и еще какие-то части...

Пече рассказывал Штернбергу, что Гопиус уже достал взрывчатку, начиняет корпуса гранат, отливаемых на заводе Михельсона. На Даниловке, в заброшенных ямах, откуда копали глину, производятся испытания ручных гранат. На заводе «Мотор», да и на других замоскворецких заводах, Гопиуса слушаются больше, чем директора. И об этом как-то даже дошло до городской думы...

Штернбергу приятно было слушать эти рассказы. То прошлое, когда он выполнял первые партийные поручения и организовывал «теодолитные съемки», теперь находило свое продолжение, и это прошлое прорастало в сегодняшний день, и было чувство не напрасно прожитых лет.

Впрочем, прошлое напоминало о себе еще одной взволновавшей встречей.

ДВИНЦЫ

В начале сентября стало известно, что в Москву прибыл из Двинска целый эшелон арестованных солдат. Это были солдаты Северного фронта, которые еще в июне были арестованы за распространение большевистских газет, за агитацию против войны и Временного правительства. Уже два месяца сидели они в казематах Двинской крепости, а сейчас, чтобы изъять эту занозу из армии, арестованных солдат привезли в Москву. Рассказывали, что с вокзала рано утром, когда город еще спал, колонну солдат, окруженную юнкерами и конными казаками, прогнали по улицам в Бутырскую тюрьму. Восемьсот шестьдесят девять солдат разместили в башнях и корпусах старинной тюрьмы. Бутырские камеры были набиты больными, изможденными людьми, которых в Двинской крепости держали на полуголодном пайке. Среди двинцев было немало большевиков, и они сразу же дали знать Московскому комитету, что происходит в Бутырках. В Московском комитете создали комиссию по освобождению арестованных солдат, газета «Социал-демократ» начала печатать резолюции заводских собраний, требующих от властей немедленного освобождения двинцев. Власти отговаривались, что двинцы сидят в Бутырках «по транзиту» и дело это должно решаться в Петрограде. 12 сентября из Бутырок было получено сообщение, что больше восьмисот арестованных солдат объявили голодовку, требуя своего освобождения. «Свобода или смерть!» — написали они в своем обращении к рабочим Москвы.

Больше недели голодали двинцы, и только угроза забастовки на военных заводах заставила командующего военным округом Рябцева дать распоряжение об освобождении арестованных солдат. Санитарные автомобили развозили больных и совершенно истощенных двинцев по госпиталям.

Через два дня после освобождения двинцев Штернберга разыскал в обсерватории бородатый солдат. Он недоверчиво оглядел директорский кабинет, мрачные шкафы красного дерева, портреты знаменитых астрономов, развешанные по стенам, и, глядя на потертую кожанку Штернберга, спросил:

— Вы, стало быть, профессор?

— Профессор, товарищ.

— И большевик?

— Большевик. А что?

— Был со мной в камере прапорщик. Из наших. Друганов фамилия. Просил, когда выйду, прийти сюда, где в трубу, значит, смотрят, разыскать главного профессора и сказать про него...

Штернберг схватил солдата за руки.

— Друганов! Мстислав Петрович! Где он?

Солдат развел руками:

— Стало быть, в госпитале. А где — не знаю. Ну, раз вы профессор, то найдете — чего там! Может, еще и не помер. Плох он был! А человек хороший, хоть из прапоров.

...Штернберг узнал, что освобожденных больных солдат из Бутырской тюрьмы развезли по двум военным госпиталям: Савеловскому и Озерковскому. Ближе к обсерватории был Савеловский госпиталь, и Штернберг поехал туда. С утра было прохладно. Он надел свое старое пальто, а в его кармане лежали визитные карточки. Иначе никогда и никого Штернберг бы не нашел. В переполненном и грязном Савеловском госпитале не с кем было разговаривать. Дежурного врача вызвали