Книга Беззащитные гиганты - Эллан Торнтон

тряслась и скрипела. Мы устроили перекур, выжидая, когда Барбара угомонится. Наконец она умаялась, из клетки доносилось только громкое свистящее дыхание. Все брусья были вымазаны кровью. Томпсон наклонился в заднее вентиляционное отверстие, и не успела Барбара взбрыкнуть и взреветь, как он вонзил в нее здоровенный шприц с морфием, чтобы заглушить боль в раненой морде. После чего мы, обливаясь потом, крича и чертыхаясь, орудуя вагами и ломами, задвинули клетку Барбары в кузов грузовика.

Освалд повел себя совсем иначе. Он сопел и пыхтел и кидался на жерди, пока мы их вытаскивали, когда же путь был открыт, стал с величайшей осторожностью изучать обстановку. Обнюхал просвет и явно остался им недоволен. Мы замерли на верху ограды и смотрели на него, боясь пошевелиться, чтобы его не отвлечь. Настороженно обнюхивая просвет, он несколько раз подавался вперед с наклоненной головой, но тут же пятился обратно; наконец, фыркая и вздрагивая, вошел в проход, готовый в любую минуту отпрянуть назад, и начал изучать клетку. То подастся вперед, то отступит, то опять подастся вперед, издавая громкие, тревожные, фыркающие звуки и заглядывая внутрь клетки, и мы боялись шелохнуться. Он делал маленькие шажки огромными ногами, и могучие мышцы его были предельно напряжены, и весь он дрожал, готовый метнуться обратно. Вот уже наполовину в клетке, вот на три четверти, одни бедра торчат наружу, и Томпсон поднял руку, готовясь дать команду, и тут Освалд струсил. Рванулся назад, сопя и фыркая, озираясь ошалелыми глазами, и застрял в ненавистной ему двери. Дернулся и, визжа от ярости, вложил всю свою мощь в удар по стальной петле, так что клетка закачалась. После чего развернулся и протопал обратно по проходу в свое стойло.

— Ну, выходи, старый дурень.

Он сердито таращился на нас.

— Выходи, тебе говорят.

Он продолжал таращиться.

— Выходи же, тупица окаянный!

Освалд не трогался с места.

— Ясно, — сказал Томпсон. — Мешки!

Грэм Холл просунул мешок в переднее вентиляционное отверстие клетки, Томпсон свесил другой мешок в коридор перед выходом из стойла и покачал его.

— Эй, торо!

Натура носорога не могла стерпеть такого нахальства. Разъяренный Освалд пошел на врага, чтобы истребить его, с грохотом проскочил в проход, и Томпсон живо убрал свой мешок.

— Эй, торо! — крикнул Грэм Холл, помахивая мешком внутри клетки, и Освалд ураганом ворвался в клетку, чтобы растерзать мешок, и Томпсон скомандовал: «Давай!» — и рабочие, натянув веревки, захлопнули широкую дверь, и Томпсон молниеносно запер ее болтом.

— Олэ! — сказал он.

Настала очередь носорожихи с детенышем. Немало времени, сил и бранных слов потратили мы на них. Сперва надо было заарканить детеныша — процедура долгая и располагающая к сквернословию, потому что никто из нас не умел бросать аркан по-ковбойски. После многократных попыток — с проклятиями, ценными указаниями и контруказаниями — нам удалось все же накинуть петлю на шею детеныша. Затем мы открыли проход для носорожихи и принялись кричать и тыкать ее палками и дразнить мешком, но она не желала никуда идти без детеныша, а выводить их из стойла вместе мы не могли, потому что не было достаточно большой клетки, способной вместить обоих. Кончилось тем, что мы выстрелили в нее шприцем с М-99. Затем, не дожидаясь полного действия препарата, набросили на нее аркан и протянули конец веревки в освободившийся отсек Барбары, через отсек в проход, из прохода в клетку и через переднее вентиляционное отверстие наружу, где все дружно впряглись. Надо было протащить носорожиху через проход раньше, чем сработает М-99, и, хотя препарат заметно ослабил ее, нежелание двигаться с места осталось. Она уперлась в землю ножищами и тянула назад, хрипя и задыхаясь. Схваченная веревкой могучая шея вытянута, стонущая пасть раскрыта, ошалелые глаза рвутся из орбит… Это было все равно что пытаться сдвинуть с места гору. Шаг за шагом, крича, чертыхаясь и обливаясь потом, тащили мы ее в клетку. И все это время детеныш бился на аркане, не желая расставаться с матерью. Потом наступила и его очередь. Он громко скулил, отбиваясь, и, когда мы наконец водворили его в клетку, стал отчаянно призывать родительницу.

После этого мы погрузили клетки на грузовики и прочно закрепили в кузовах. Караван взял курс на Гона-ре-Жоу: два грузовика и сопровождающий их «фольксваген». Остальная часть отряда должна была позже в тот же день выехать в Мусусумойю. От Ньямасоты до Гона-ре-Жоу — тысяча с лишним километров, и нам предстояло покрыть это расстояние без остановок, потому что у носорогов в клетках не было воды.

Глава двадцать пятая

Наш караван катил через сухой знойный буш, трясясь, качаясь и вздымая тучи пыли. Первыми ехали на «фольксвагене» мы с Невином, за нами — тяжелые грузовики с полуторакилометровым интервалом, чтобы не глотать пыль от впереди идущей машины. Мы старались выдержать скорость около двадцати пяти километров в час, чтобы не растрясти наших носорогов. Они предпочитали лежать, потому что не очень уверенно чувствовали себя на ногах в качающихся клетках. Я спрашивал себя, как они воспринимают происходящее. До сих пор все: поимка, плен, люди, звуки и запахи, даже перевод в клетки — находилось в пределах их разумения, но темная клетка, теснота, не позволяющая повернуться, гул моторов, качка и тряска — все это было для них непостижимо. Надо думать, они основательно перепугались, но у нас не было другого способа помочь им.

От Ньямасоты к Маунт-Дарвину через буш ведет несколько путей, и мы выбрали самую длинную дорогу, зная, что она лучшая. Трястись со скоростью двадцать пять километров в час — дело нудное и утомительное, «фольксваген» мог ехать куда быстрее, но нам нельзя было отрываться от грузовиков: вдруг что-нибудь стрясется. В «фольксвагене» была переносная радиостанция, позволяющая вызвать помощь. Была походная аптечка. Были сигареты. И даже несколько припасенных мной бутылок пива, хотя и теплого.

Удушливая, плотная пыль клубилась густым высоким облаком и лезла в кабину через открытые окна. Земля взывала о дожде, но ей предстояло взывать еще целый месяц, до самого жаркого, смертоносного месяца — октября. Мы пересекли Бунгве, и Мудзи, и Шамву, спускались в сухие русла и со скрежетом взбирались вверх по противоположному склону, не веря, что здесь когда-то, в незапамятные времена, текла вода, и говорили себе: будь они неладны, такие-сякие двадцать пять километров в час. Ох, и нудное это дело — перевозить носорогов.

С вершины холма желто-буро-серый буш казался тускло-лиловым от знойного марева. Местами