Книга Сильнодействующее средство - Эрик Сигал

Когда все опять были в сборе — уже в вестибюле клиники Святой Елены, — Авилов объявил:

— Не вижу смысла откладывать. Основная процедура уже проведена на клетках его костного мозга, которые я брал при пункции. От нас требуется лишь ввести больному рекомбинантные клетки и заставить их трансформировать смертоносный ген. Думаю, мы это можем сделать прямо сейчас.

— Я согласна, — ответила Мюриэл и вопросительно взглянула на детей Эдмундо. Те тоже кивнули.

— В таком случае, — продолжал Авилов, — я позабочусь, чтобы больного отвезли в палату и начали переливание. Поскольку результаты появятся лишь спустя какое-то время, вам всем предлагаю поехать в отель и отдохнуть с дороги.

— Я хочу остаться с ним, — возразила Мюриэл.

— Я тоже, — хором ответили сын и дочь.

— Как пожелаете, — не стал спорить Авилов. — Только учтите: к нему буду допускать по одному.

Как и предвидел профессор, в течение нескольких дней никаких изменений не происходило. Авилов на время вернулся в Бостон, где его ждали дела и другие больные. Родные маэстро Циммера поочередно то дежурили в госпитале, то загорали на пляже.

В этом далеком от большого мира райском уголке совершенно нечем было заняться. Даже газеты сюда приходили с трехдневным опозданием. У себя в номере Мюриэл нашла буклет с краткой историей острова. В числе главных достопримечательностей этого места называлось кладбище семнадцатого века, на котором покоятся представители переселенцев. Если верить брошюрке, среди похороненных на этом кладбище значился человек с экзотическим именем Уриэль да Коста. Мюриэл предложила съездить туда.

— Может, это наш родственник? — предположил Франциско.

— Сомневаюсь. Но хотя бы время убьем.

Удовольствие получилось двойственным.

Франциско переводил надписи на надгробьях, испанские и португальские. Что самое удивительное — посреди замшелых, потускневших от времени камней им попались три явно свежих надгробья.

Вглядевшись поближе, они с изумлением обнаружили, что захоронения датируются последними пятью годами. И покойники были не испанцы и не португальцы. Надпись на одной плите гласила: «Мэри Донован, 1935–1989».

Франциско без слов угадал мысль Мюриэл и решительным шагом направился к смотрителю. На вопрос о том, кто эти люди, старик сначала пожал плечами, а потом прошамкал несколько слов.

Увидев, в каком состоянии вернулся юноша, Мюриэл в тревоге спросила:

— Что он сказал?

Франциско передразнил старческое дребезжание и французский акцент.

— Очень болели. Потом померли. Я хоронил.

— А ты не спросил, отчего они умерли?

— Говорит, это пациенты клиники.

Оба не на шутку встревожились и разволновались, но решили пока Доротее ничего не говорить. Когда Авилов прибыл из Бостона на чартере, они ждали его в аэропорту, чтобы поговорить без свидетелей.

Их подозрительность профессор воспринял с видом оскорбленной добродетели.

— Я не хотел бы обсуждать такие вопросы прилюдно. Разреши те сначала доставить в больницу этот важный генетический материал, а потом мы все обсудим.

Позже, за дверями профессорского кабинета, Франциско не выдержал.

— Почему вы нам ничего не сказали о своих неудачах? — набросился он на врача.

— Потому что у меня их нет, — ледяным тоном ответил Авилов. — Не забывайте, на этом острове есть и другие клиники, и другие доктора.

Мюриэл смерила его пытливым взором.

— А Мэри Донован не ваша пациентка?

Русский неловко поерзал.

— Считаю ваш вопрос неэтичным, — неразборчиво пробормотал он.

— Не трудитесь, — ответила Мюриэл. — Вы уже на него ответили.

Внезапно Авилов запаниковал.

— Миссис Циммер, вы не понимаете, — торопливо заговорил он. — Эта женщина попала ко мне практически при смерти. Было уже слишком поздно. Но лечение ей никак не повредило…

— Если бы вы сообщили мне об этом в Бостоне, у меня было бы к вам больше доверия.

— А вы бы тогда согласились сюда поехать?

— Не знаю. — Мюриэл покачала головой. — Но лишний раз бы все взвесила.

— Вы Доротее сказали? — поинтересовался он.

— Нет, — ответил брат девушки. — Пока нет.

— Тогда дайте мне хотя бы неделю отсрочки. Ее ретровирус я подержу в холоде, а вы тем временем увидите, как пойдут дела у Эдмундо.

Мюриэл гадала, скольких еще таких двуногих морских свинок он «лечил» здесь? И много ли таких Мэри Донован на других райских островах? Конечно, пока русский не опубликовал своих результатов в печати, рано судить. Но почему-то интуиция подсказывала Мюриэл, что в этой публикации положительный эффект терапии будет преувеличен, а случаи, когда лечению подвергались больные на запущенной стадии, таинственным образом ускользнут из его памяти.

Хватило и пяти дней, чтобы понять: у Доротеи есть надежда. Успех Авилова подтверждал ту истину, что даже дьявол порой творит чудеса.

Чем бы ни руководствовался Авилов в своих исследованиях, ученый он был высочайшего класса. С каждым днем делалось все очевиднее: Эдмундо войдет в историю медицины как первый больной, страдающий хореей Гентингтона на стадии ремиссии.

Это было выдающееся достижение.

Пожалуй, на уровне Нобелевской премии.

62

Изабель

Прошло почти два месяца. Изабель получила от профессора Авилова надписанный для нее экземпляр статьи, которая должна была появиться в ближайшем номере журнала «Генная терапия», и прочла ее со смешанным чувством. Имена пациентов, естественно, не назывались, но по представленным данным можно было сделать вывод, что Эдмундо лечение помогло. Во всяком случае, в работе шла речь о нескольких больных примерно того же возраста, которых доктор Авилов спас. Потом мама подтвердила ее догадки.

С профессиональной точки зрения к работе трудно было придраться. Дело свое Авилов, бесспорно, знал. Без высокопарных эпитетов он так преподнес свои достижения, что они тут же попали на первую полосу «Нью-Йорк таймс».

В статье много говорилось о последствиях авиловского открытия. Не вызывало сомнений, что, получив, благодаря созданному им ретровирусу, возможность бороться с таким тяжким недугом и восстанавливать здоровье пациентов, медики смогут существенно продвинуться в лечении и другого тяжелого заболевания — болезни Альцгеймера.

Из очерка также следовало, что бывший советский ученый оказался хорошо приспособлен к условиям капиталистического общества. Восхищаясь работой Авилова, бравший у него интервью журналист не скрывал и того, что русский профессор — материалист до мозга костей. Газета приводила слова самого Авилова: «У меня красавица-жена, трое чудесных ребятишек и четыре классических спортивных автомобиля».