Книга Гарем Ивана Грозного - Елена Арсеньева

Но нет, это слишком тонко, слишком изощренно для нехитройрыжей головы Скуратова. Не надо придавать этому простоватому убийцеспособностей истинного иезуита. Слишком много для него чести! Малюта былбезмерно доволен теми возможностями, которые открывались для него с возвышениемМарфы, он не стал бы рубить сук, на котором сидит.

Но кто-то же срубил этот сук… Ничего, Скуратов найдет кто:выбивать признательные показания он способен волшебно, просто волшебно! Бомелиюприходилось видеть людей, побывавших в его руках, приходилось слышать, как онине просто возводят на себя ту напраслину, которая угодна была Малюте: они моглипоказать даже, что их дети-младенцы замышляли цареубийство!

Скуратов был, конечно, в своем роде уникумом. Бомелий иногдас печальной усмешкой размышлял, что он и этот тать нощной очень похожи,несмотря на то, что Малюта темен, а лекарь изысканно образован, Малюта русский,а лекарь немец, Малюта причиняет людям страдания, а лекарь их как бы исцеляет.

Вот именно – как бы! Оба они мгновенно, с одного взглядаразгадали движущую силу натуры Иоанна: детский, неискоренимый страх переджизнью, – и вовсю пользовались этим, играли на этой струне, чтобы держать царяв руках, только Скуратов жадно рвал ее своей окровавленной пятерней, а рукиБомелия всегда были белы и чисты… ну разве что пахли теми препаратами, которымион пользовал своего венценосного пациента. Им обоим государь спокойно доверялсвою жизнь, а они…

Бомелий снова покосился в сторону Скуратова. Счастье, чтоэтот узколобый палач не способен читать чужих мыслей, не то на месте перервалбы хрип ненавистному лекаришке-иноземцу за то, что осмелился поставить его наодну доску с собой, за то, что осмелился подумать, будто Малюта не столькослужит государю, сколько использует его в своих целях. Собственноручноприкончил бы Скуратов Элизиуса Бомелиуса! Однако руки коротки, сударь,определенно коротки у вас руки! Недавно Бомелий составил гороскоп Малюты и убедился,что путь государева палача на земле прекратится несколько раньше, чем путьархиятера. То есть звезды избавят Бомелия от удовольствия быть пытанным ирванным на части веснушчатой лапищей сего уникума.

Он невольно вздрогнул, вспомнив, что осталось, к примеру, отпочтенного дьяка Ивана Михайловича Висковатого, побывавшего в руках Скуратова…А ничего и не осталось, строго говоря, ибо дьяк тот был наструган на ломтикиживьем. Хотя это была не пытка в подвалах Александровой слободы, а публичнаяказнь предателей и изменников, замысливших отдать Новгород и Псков Польше,Казань и Астрахань – султану, привести в Москву Девлет-Гирея, а самого государяотравить либо зарезать.

Бомелий покачал головой. Жизнь в этой варварской Руси недавала ни минутной передышки, порою он сам не мог различить, что происходило поволе опоенного злыми зельями, ошалелого от вековечных страхов царя, а что былои в самом деле изменою. Часто воображаемое и реальное сплеталось весьмапричудливо. Вроде бы с какой радости обласканным, пользовавшимся любовью идоверием царя Висковатому, Фуникову-Курцеву, Вяземскому, Басманову с сыномзамышлять измену? Ну, про Басмановых разговор особый, а прочим чего было мало?Но вот было же… Русские вообще преувеличивают себе цену, они считают себяизбранниками Божьими, уверены, что их милосердие, ум, душевность, отвага неимеют себе равных. Спорить грех, все это так… Но ведь они идут еще дальше! Помнению русских, их измена – это тоже самая лучшая, самая дорогая измена в мире,и, даже откровенно предавая свою родину, они полагают, что заслуживают непросто высокой, а чрезмерно высокой цены. Ну да, Россия ведь бесценна… Вон,приснопамятный Курбский: мало ему было полученной от поляков Кренскойстаростии,[84] десяти сел с 4000 десятин земли в Литве, города Ковеля с замкоми 28 селений на Волыни – захотелось еще мировой славы писателя! Строчит истрочит свои пасквили, не ленясь. Изваял уже какую-то «Историю государяМосковского». Любопытно было бы прочесть. Хотя что там любопытного? Наплелнебось семь верст до небес, по своему обыкновению. Интересно, платит емукто-нибудь за вдохновение? Что поделаешь, приходится торговать и этим товаром.Видать, Курбский полагает, что поляки чрезвычайно дешево оценили рачительствознаменитого предателя: слышно, на новой родине вовсю вертится, разбоемзахватывает земли соседей, судится с ними за малую пядь, за грушу на меже,сквалыжничает, утаивает подати – словом, ведет себя как настоящий, природныйшляхтич.

Видимо, не желая повторять его ошибок, дьяк Иван МихайловичВисковатый решил прихватить сразу с трех хозяев: поляков, шведов и крымчаков.Но, по слухам, запросил слишком много, просто-таки непомерно: сведения,передаваемые им, якобы столько не стоили, вот его и сдали те ли, другие ли,третьи ли хозяева, высосав из него все и не пожелав расплачиваться…

Фуников же Курцев издавна лелеял скрытую неприязнь к царюИоанну. Бомелий сам не застал сего события, но всем было известно, что казначейнипочем не желал присягать Иванову сыну Дмитрию, спал и видел на престоле князяВладимира Андреевича. Вот и довели его те сны до самого края! Еще удивительно,что вспыльчивый государь столь долго терпел Фуникова, не подвергал ни малейшейопале, даже не лишил его почетной и весьма хлебной должности. Но старый лисумел, умел-таки казаться незаменимым. А теперь, на следствии, обнаружилось, чтоон изрядно пощипал государеву казну. И переметнуться вместе с Висковатым вЛитву задумал не потому, что ему что-то не нравилось в отечестве, что считалцаря слишком уж жестоким и своенравным: других царей ни Русь, ни какая другаястрана просто не знали, ну в самом-то деле, глупо требовать от Ивана того, чегоне было и быть не могло в мире, в коем он жил: милосердия и совестливости!Фуников хотел смыться от неминуемой кары… не успел, на беду свою. Кстати, казнугосудареву ведал он не один, а вместе с тем же печатником Иваном Михайловичем.Эх, эх, неволей задумаешься, на чем честь знаменитого дипломата зиждилась!

Что же до жестокости казней… Да, царь сполна выместил насвоих близких сотоварищах все разочарование и боль, которые испытал по их вине.Висковатого, раздев донага, привязали к кресту, и все присутствовавшие наплощади дворяне и приказные были его палачами, отрезая от его тела кусок живойплоти. Начал сие дело, конечно, Малюта, а завершил опричный подьячий ИванРеутов. Именно его удар был тем, от которого Висковатый умер, – и Малюта тотчасобвинил Реутова в жалости к преступнику. Реутова спасло от неминуемой казнитолько то, что он сам помер со страху.