Книга Мальчик глотает Вселенную - Трент Далтон

– Дай мне фонарик, – прошу я.

Я подношу луч к баночкам и беру первую попавшуюся из десятка или около того. Они заполнены консервирующим раствором. На желтой крышке – этикетка, сделанная из куска клейкой ленты. Я направляю свет на этикетку, написанную корявым почерком. «Мужчина, 24, л. ухо». Я свечу в банку, чтобы осмотреть левое ухо двадцатичетырехлетнего мужчины, плавающее в жидкости.

Я поднимаю вторую банку.

«Мужчина, 41, п. большой палец руки».

Я провожу фонариком по всем этикеткам на банках.

«Мужчина, 37, п. большой палец ноги».

Я подношу банку к глазам и вижу плавающий палец.

«Мужчина, 34, п. безымянный палец руки».

Я осматриваю еще шесть банок и направляю фонарик на последнюю.

«Мужчина, 13, п. указательный палец руки».

Я беру эту банку. Свет фонарика Кэйтлин заставляет консервирующую жидкость сиять, как золотое море. И внутри этого золотого моря – бледный правый указательный палец, который напоминает мне о доме, потому что на его среднем суставе веснушка, напоминающая о веснушке девушки Дрища, Ирен, которая была у нее высоко на внутренней стороне бедра; веснушке, ставшей чем-то священным для Дрища в Дыре. Звучит безумно, Дрищ, сказал я тогда, но у меня есть веснушка на среднем суставе правого указательного пальца, и я чувствую в глубине души, что эта веснушка приносит мне удачу. Моя счастливая веснушка, Дрищ. Моя глупая сакральная веснушка.

– Что это? – спрашивает Кэйтлин.

– Это мой… – Я не могу закончить фразу. Я не могу произнести это вслух, потому что не уверен, что все происходит на самом деле. – Это… мой.

– Это безумие, Илай, – говорит Кэйтлин. – Нам нужно убираться отсюда.

Я свечу фонариком на полки над собой. Теперь я тверд, потому что я цельный и потому что это сон. Мне это снится. Это кошмар-фантазия.

И естественно, на полках выстроились человеческие головы. С лицами мелких преступников. Пластинаты. Карикатурные пластинированные головы мелких и крупных преступников. Трофеи, возможно. Предмет исследований, более вероятно. Брюнеты, шатены и блондины. Мужчина с усами. Абориген с Тихоокеанских островов. Мужчины с опухшими губами и поврежденными лицами, которые были когда-то избиты, замучены. При виде этих лиц у меня кружится голова. К горлу подступает тошнота. Это какое-то сумасшествие.

– Илай, пойдем, – говорит Кэйтлин.

Но одна голова заставляет меня замереть. Одно лицо заставляет меня застыть на месте. Луч фонарика выхватывает его в самом конце верхней полки. И психотравма тут же накрывает меня. Та, что уже во мне, и та, которая произошла только что, и та, которой она теперь будет. Но это лицо заставляет меня двигаться. Это лицо я люблю.

Я дотягиваюсь до черной сумки на столе, переворачиваю ее вверх дном, и выпавшие инструменты стучат по бетонному полу.

– Что ты делаешь? – спрашивает Кэйтлин.

Я тянусь правой рукой к верхней полке.

– Это нам пригодится, – говорю я.

– Зачем? – спрашивает она, отводя от меня глаза, с виду покоробленная.

– Чтобы покончить с Титусом Брозом.

Топор в моей руке. Черная кожаная сумка через плечо. Я шаркаю позади Кэйтлин, пока мы спешим обратно по коридору. Надежда в наших сердцах. Наши сердца бешено стучат.

– Погоди, – говорю я, замирая на месте. – А что насчет двери в конце коридора?

– Пускай ту копы открывают, – отвечает Кэйтлин. – Мы уже видели достаточно.

Я отрицательно качаю головой:

– Беван.

Я разворачиваюсь и бегу обратно к последней запертой двери в конце коридора, держа топор на плече. Так поступают хорошие люди, Дрищ. Хорошие люди, дерзкие и храбрые, и без раздумий бросающиеся в бой, подтянув штаны. Это мой выбор, Дрищ. Делай то, что правильно, а не то, что проще. Хрясь! Топор вонзается в последнюю дверь. Поступай по-человечески. Август поступил бы так. Хрясь! Лайл поступил бы так. Хрясь! Отец поступил бы так. Хрясь!

Хорошие-плохие люди в моей жизни помогают мне махать этим ржавым топором. Дверная ручка отваливается, и расколотая дверь распахивается.

Я толкаю ее, открывая шире, и встаю в дверном проеме, когда она скрывается за правым углом. Дрожащий луч фонарика Кэйтлин проходит над моим правым плечом и замирает на паре голубых глаз. Это восьмилетний мальчик по имени Беван Пенн. Короткие пыльные каштановые волосы. Грязное лицо. Кэйтлин задерживает луч на мальчике, и картина становится яснее. Мальчик стоит в пустой комнате с такими же бетонными стенами и полом, как и в других комнатах. Однако в этом помещении нет ни верстаков, ни полок. Есть только мягкая табуретка. И на этой табуретке стоит красный телефон, а мальчик держит возле уха красную телефонную трубку. На его лице замешательство. И страх тоже. Но и кое-что еще. Знание.

Он протягивает мне трубку. Он хочет, чтобы я ее взял. Я качаю головой.

– Беван, мы вытащим тебя отсюда, – говорю я.

Мальчик кивает. Он плачет, опустив голову. Похоже, он потерял здесь разум. Он снова протягивает мне трубку. Я подхожу ближе и осторожно беру ее. Я подношу трубку к своему правому уху.

– Алло!

– Привет, Илай, – говорит голос в трубке.

Тот же голос, что и в прошлые разы. Мужской голос. Типаж – «настоящий мужик». Глубокий и хриплый, возможно – усталый.

– Здрасьте.

Кэйтлин ошеломленно смотрит на меня. Я отворачиваюсь от нее. Я перевожу взгляд на мальчика, Бевана Пенна, который наблюдает за мной без всякого выражения.

– Это я, Илай, – говорит мужчина. – Это Гус.

– Как ты нашел меня здесь?

– Я набирал номер Илая Белла, – говорит он. – Я набирал 77…

– Я знаю этот номер, – перебиваю я. – 773 8173.

– Совершенно верно, Илай.

– Я знаю, что это мне только кажется, – произношу я.

– Тссссс, – говорит мужчина. – Она и так уже считает тебя достаточно сумасшедшим.

– Я знаю, что ты просто голос в моей голове, – говорю я. – Ты плод моего воображения. Я использую тебя в моменты больших травм, чтобы сбежать от них.

– Сбежать? – откликается мужчина. – Что, как Дрищ через тюремные стены? Сбежать от самого себя, Илай, так, что ли, как Гудини в своем собственном сознании?

– 773 8173, – повторяю я. – Это просто тот номер, который мы набирали в калькуляторе, когда были детьми. Это просто «Илай Белл» вверх ногами и задом наперед.

– Блестяще! – говорит мужчина. – Вверх ногами и задом наперед, как Вселенная, да, Илай? Топор все еще с тобой?

– Да.

– Хорошо, – говорит мужчина. – Он приближается, Илай.

– Кто?

– Он уже здесь, Илай.