Книга Без воды - Теа Обрехт

– Вот ведь каков этот Филип! Последние два года он и мечтать забыл, что ему когда-нибудь еще верблюд на глаза попадется. А теперь ему трех верблюдов подавай, никак не меньше!

– Он просто очень заводной, Труди. Вряд ли мы и одного-то там найдем.

– Даже если вы ни одного не найдете, то вскоре он еще что-нибудь придумает. Что угодно. Лишь бы отсюда уехать!

– Я уверен, что у него и в мыслях такого нет, – соврал я, и она так на меня посмотрела – только Труди умеет так смотреть, молчать и этим добиваться своего. Я даже начал сомневаться, позволит ли она мне хотя бы вниз слезть.

– А тебе не кажется, – снова заговорила она, – что Филип уже столько по свету странствовал, что этих странствий с избытком не на одну жизнь хватит?

Нет, мне так не казалось. Хотя потом выяснилось, что мне не были известны кое-какие стороны более ранней жизни Джолли, а она обо всем об этом знала. Я, например, не знал, что мать звала его «своим счастьем», но это продолжалось всего несколько коротких лет, а потом его у нее украли. Как не знал и того, что Джолли всегда считал, хоть и не мог быть в этом до конца уверен, что украл его родной отец – он, впрочем, уже долгое время странствовал с чужими людьми, когда узнал, что его отца давно нет в живых. И после этого и его старые знакомцы, и новые единодушно решили дать ему новое имя, означавшее «пленник», а когда ему это надоело и он, совершив паломничество, обрел право называться «хаджи», родственники, с которыми он давно расстался, стали называть его «предателем», хотя он уже много лет подозревал, что предателем они его считали все это время. Те турецкие парни, вместе с которыми он отправился в Алжир, так и не признали в нем своего, а потому называли его «Измири», что значит «родом из Измира». А вот арабы называли его турком, но это не так долго продолжалось, потому что потом он оказался в Америке, и здесь его все стали называть арабом, и он покорился и долгое время жил под именем Хай Джолли, которое ровным счетом ничего не значило для тех, кого он знал прежде.

– Для меня это имя кое-что значит, – возразил я, и мне почему-то вдруг стало страшно. – Разве не так я называл его много лет с тех пор, как мы познакомились?

– По-моему, это нормально, – сказала Труди. – Он говорит, что и тебя твоим настоящим именем не называет.

И после всего этого ее муж снова стал Филипом Тедро, избавившись от надоевшего и тяжким трудом заработанного прозвища, но оказавшись настолько одиноким в своей преданности Аллаху, что теперь как бы закрывался ото всех своей верой, точно броней, и никто уже не мог к нему подобраться – даже если б и нашелся человек, готовый разделить с ним его веру, даже если б сам Джолли не чувствовал себя единственным магометанином на свете.

– А почему он не проповедует? – спросил я.

– Говорит, что у него для этого образования не хватает. И чем больше проходит времени, тем сильней его уверенность в том, что он ничего не знает.

– Ну, не знаю, – сказал я. – Что такого особенного в исламе? В любой религии главное – следовать правилам и любой погодой восхищаться.

Но Труди мучил другой вопрос: что хорошего дали Джолли бесконечные скитания, если он снова, черт бы его побрал, собирается их продолжить?

– Ну как же, – удивился я, лишь потом осознав, как это было глупо, – ведь именно скитания подарили ему тебя.

Труди нахмурилась. Мне даже показалось, что сейчас она возьмет и так тряхнет лестницу, что я кубарем на землю полечу.

– То-то сейчас он и собирается в новое путешествие! – сердито сказала она. – Знаешь, у моего отца была примерно та же склонность. В целом, он был человеком весьма серьезным, практичным, за исключением одной вещи: он считал знаком Провидения тот факт, что в день, когда были переделаны карты, он оказался по эту сторону от Рио-Гранде, а значит, непременно пожнет все плоды, которые эта ситуация может принести. Он часто говорил мне: Труди, ты когда-нибудь замечала, как люди говорят: «Он отправился на поиски своей удачи? Не просто удачи – а именно своей. Своей собственной. Словно она, его удача, где-то там и на ней написано его имя». Ну, отец-то свою удачу искал в шахтах, в игорных домах и на строительстве железных дорог. Однако единственным, на чем действительно оказалось написано его имя, был крест, что мы поставили над его могилой всего в сотне ярдов от того дома, где он родился. Но он никогда не переставал чего-то хотеть. Вот так и бывает, что человек вобьет себе в голову, что его счастье где-то рядом, сразу за углом, и всю жизнь его ищет.

Я вдруг почувствовал себя немного обиженным и слегка глуповатым, а потому спросил:

– А если это так и есть?

* * *

И следующей весной нам действительно удалось поймать двух верблюдов в сухом русле какого-то южного притока Осо Негро. Это были дромадеры, но немного поменьше тебя, Берк, более худые и куда менее сговорчивые. Мы долго ломали голову над тем, откуда они здесь взялись. Команд на арабском и турецком они явно не понимали, как, впрочем, и команд на английском, а именно английские команды использовали в отряде Неда Била. Поскольку Джолли был абсолютно уверен, что верблюды никогда и ничего не забывают, он предположил, что это, должно быть, новые «рекруты», нам совершенно не знакомые. Видимо, их привезли сюда в качестве вьючных животных частным образом для работы на шахтах. А может, это были просто детеныши тех верблюдов, что составляли войско Била.

– Представь только, как мы заживем, когда у нас будут еще два верблюда, – мечтал Джолли.

Ну, я не очень хорошо это себе представлял, но понимал, что возить соль на трех верблюдах куда легче и выгодней. Мы очень неплохо заработали, да и ты, по-моему, был рад разделить груз на троих. Мы отправлялись в недолгие походы, и хорошо, что путешествия наши становились все короче и мы могли возвращаться домой. Зато в каждом новом месте нас ждало что-то незнакомое и удивительное.

Но зову игорного дома Джолли по-прежнему не поддавался. Он вбил себе в голову, что если ему и суждено разбогатеть, то богатство свое он заработает собственным трудом, не важно каким.

Именно поэтому мы в итоге и оказались в экспедиции, направлявшейся на озеро Блэк-Лейк.

* * *

Мистер Фрэнк Тибберт и доктор Ллойд Бичер услышали о нас, когда мы с Джолли работали в Уэрфано на шахтах «Рокуэлл Майнинг Компани». Четыре месяца мы провели в пустыне Чиуауа милях в двадцати к востоку от Булхеда. Я такой жуткой дыры раньше и вообразить себе не мог, будь она проклята. Каждую ночь мне удавалось урвать в лучшем случае часок сна, потому что мертвые шахтеры толпами бродили и по улицам, и по маленькому кладбищу на холме и какими-то задушенными голосами пели свои колыбельные. А восточный ветер вечно нес из бескрайней пустыни тучи желтой пыли, и на исходе каждой ночи все в нашем лагере, устроенном в неглубокой впадине, было покрыто этой пылью; она и днем постоянно висела между рядами палаток. Золотоискатели уже привыкли яростно отряхивать от этой пыли свои шляпы и штаны перед тем, как войти в тамошний салун «Санта Сангре».