Книга Красное на красном - Вера Камша
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— С ими, козлами, значит, иначе нельзя. Их корми, не корми, а хребет все одно выпирает, словно как на заборе сидишь.
Матушка и Эйвон не одобрили бы разговоров с варастийскими мужланами, имевшими скверную привычку заговаривать со всеми, как с ровней, но Ричарду, во-первых, было интересно, а во-вторых, очень одиноко.
— А ты ездил на них? — с некоторой опаской спросил Дик.
— Нет, — покачал головой парень, — они токмо своих хозяев признают, но за ними, как собаки, бегают. И то сказать, холощеные они, а любой твари к кому-то прикипеть хоцца.
Любой твари… Занятно, что б на это сказал маршал. Уж Рокэ-то точно никто не нужен, разве что Моро, да и тот, пока его никто не обогнал. А Катари? Оскар говорил, что Алва ревнует, неужели он любит? Нет, Ворон не способен любить, а Катари никогда не отдаст сердце убийце.
— Не представляю, как с ними управляться? — Лучше говорить о козлах, чем думать о Вороне и о том, что сказал Оскар.
— Проще пареной репы. Нужно вправо, тянешь егойную башку вправо, и сам в седле повертаешься, нужно влево — тащишь влево, «на унос» козлы всадника не схватят, от них подлянок и вывертов не бывает. А уж умнючие — страсть, — адуан предложил рогатому красавцу кусок лепешки, которую тот и слопал с видимым удовольствием, — ночью видят не хуже кошки, жрут, что ни попадя, да еще и ковать не надо.
— Лошади быстрее, — чуть ли не с обидой сказал Дик.
— Нужна в горах быстрота эта, — махнул рукой варастиец, — здесь по камням сигать надо да высоты не бояться. Ну и рога, само собой, не помешают, особливо, если на седунов нарваться.
— Их всех кастрируют?
— Чего? — не понял адуан.
— Ну, — Дикон замялся, и матушка и отец не терпели вульгарного говора, — делают так, чтоб они не могли иметь потомства?
— Холостят, что ли? Ну и словечки у вас, без касеры и не споймешь. Тех, что под верх идут, всех. Козел не лошадь, чтоб два года ждать. Весной народился, а по осени чик — и нету. Чтоб не дрался и не вонял, а то бодливые они страсть… Да, сударь, меня Марьяном кличут, если не знали.
У Ричарда Окделла других дел нет, как запоминать по имени всех этих Клаусов и Жанов! Если Рокэ нравится возиться с хамами, это не значит, что… Но отец говорил, что Человек Чести должен знать по имени всех, с кем идет в бой.
— Меня зовут Ричард, — несколько церемонно произнес юноша. — Ричард Окделл.
— Дык знаем мы, — расплылся в улыбке Марьян, — вы при Прымпердоре состоите. Ох и лихой он у вас, просто жуть! Орел! Мы, признаться, вовсе головы-то поопускали — куда нам супротив седунов. Губернатор-то наш как налоги драть — так первый, а как дело делать — башку под лавку, одна задница торчит. Ну да ничего, с Прымпердором мы с седунов шкуры-то сдерем.
— Тебе нравится… — как же назвать Рокэ, чтоб не получилось глупо, — монсеньор?
— Прымпердор? А то как же! Он всем нашим нравится, мы за им хоть в горы, хоть в реку. Правильный он, зряшного не сделает!
— Но он же расстрелял генерала Феншо!
— Ну, стрельнул, — таможенник казался удивленным, — делов-то? А ты не дури и не выдрючивайся. Если не знаешь, как по степи ходить, спросись, так ведь нет! Гордый больно… Вот и пошел червей кормить…
Бедный Оскар! Заслужить такую эпитафию. Надо было дать наглецу по морде, но… Но это «надо» осталось в череде других. Он не сделал слишком много из того, что должен, и натворил того, чего делать не следовало.
Ричард ненавидел себя за слабость, но ударить этого парня, который сам не понимал, что несет, не мог. Этот Марьян недалеко ушел от животного, откуда ему знать, что такое честь, справедливость, милосердие? Все они от «генерала» Жана до последнего мужлана дальше своих степей не видят, им все равно, что творится за Рассанной, а Рокэ, Рокэ с ними ведет себя как с ровней.
Еще бы, Люди Чести Ворона терпеть не могут, а эти в рот смотрят… «Прымпердор»… Надо запустить это словечко в Олларии, если они туда, конечно, вернутся…
— А ты, Ричард, не сомневайся, — варастиец от души хлопнул Повелителя Скал по плечу, сила у парня была медвежья, — мы их еще до снега расколотим, вот увидишь!
Дик кивнул, присел на сложенную из камней скамью и прикрыл глаза. Не то, чтоб ему хотелось спать, но ляпни адуан что-нибудь еще, и юноша б не сдержался. Ричард слышал, как его собеседник уселся рядом, через какое-то время раздалось легкое похрапывание, это было неприятно, зато безопасно. Дик осторожно встал, прошелся по двору, проведал Моро и Сону. Кобылица умудрилась положить голову на шею жеребца, при виде хозяина она дружелюбно фыркнула, но этим и ограничилась. И эта туда же! Дик с укором взглянул на предательницу, отчего-то вспомнил, как Понси подглядывал за Рокэ и «туберозой», и рассмеялся. Хорошо, что Рокэ подсунул Жиля Манрику, хотя оставшиеся в Тронко наверняка уцелеют. Это они по милости Ворона лезут в пасть к закатным тварям!
Время шло, ставшее алым солнце коснулось зубчатой гряды на горизонте, разросшиеся тени зашевелились, протягивая руки к тому, что днем им было неподвластно. Таможенник проснулся, поскреб голову, зевнул и снова прикрыл глаза. Дик сидел на камне и ждал, с тоской глядя на козлов. Козлы мирно стояли у забора и задумчиво смотрели на Дика большими, топазовыми глазами.
Когда дверь хаблы распахнулась, день почти совсем погас, но оставшегося света еще хватало, чтоб рассмотреть сверкающие зубы и глаза бакранских старейшин. Бакна схватил за плечо подвернувшегося под руку парня и проревел какой-то приказ, парень нелепо тряхнул головой, словно боднулся, и опрометью бросился вон.
Дик схватил Марьяна за рукав.
— Что он сказал?
— Рехнулся, — сплюнул таможенник, — не иначе. Кричит, чтоб ему за ночь споймали лису, вернее, лиса. Иначе, говорит, к козлиной матери всех потопчет.
— Отвратительное зрелище, — заметил Рокэ Алва, разглядывая отчаянно клацающее зубами голохвостое четвероногое. — Я бы даже сказал, непристойное!
Ричард был полностью согласен со своим эром, трудно было представить существо более странное и неприятное, чем бритый лис. Превративший пышного красавца в гнусную ящерицу, цирюльник (тот самый, что победил в состязании под виселицей) удалился, унося с собой десяток монет, а его жертва, визгливо тявкая, металась по узкой самодельной клетке.
— «Сколь жалки властители земные, лишенные власти своей, — Бонифаций с довольным видом вытащил из сапога походную фляжку, — они подобны зверю, лишенному шкуры, и древу, лишенному листвы».
