Книга Ты - дура! Или приключения дракоши - Елена Белова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Тут даже манекен поймет, хоть у него голова пластиковая. Охранницы (папа целых шесть приставил, дежурят по сменам) всех от меня отфутболивают, а этих подпускают сразу, вывод? Папа мне этих мужчинок и подсовывает. Сначала – раскрасавцев (хоть сейчас же в журнал!), потом качков с мозгами кфыты… теперь вот являются красавцы-блондины с отлично подвешенным языком. Папа ясно сказал, что про Рика мне лучше забыть – ну раз мне туда больше не попасть – вот и отвлекает. И откуда он их берет столько! Папе, конечно, за отвлечение спасибо, только если я еще хоть три таких «бала» высижу, мне точно пригодятся те таблетки «от стресса», которые мама постоянно подсовывает. Мол, деточка, бедненькая, такое перенести, ах, милая, тебя не узнать… Это когда я прислугу пожалела в три часа ночи будить, чтоб сок свежевыжатый сделать. А что? Прислуга – тоже люди. И тоже днем устают. А я вполне могу соковыжималку сама включить. Так ведь?
А мама на следующий день врача позвала.
Павлик-павлин еще чего-то бормотал и даже за руку снова взял. Я не слушала – думала. Как же все изменилось! Вроде я дома… дома, а радости от этого?
На яхте покататься? В Монте-Карло деньги побросать? Склеить красавца с мускулами? Или считать свои цацки с бриллиантами? Папы дома нет, у папы банковский кризис. А мама… с мамой не поделишься. Да и с моими «подружками» тоже.
С ума сойти. Мне что, теперь все время жить так?
Днем шмотки-процедуры-диеты, а вечером приемы-тусовки-жиголо-болтовня-ни-о-чем? А если что не так, то по мою душу опять заявится дядечка-психолог?
Я так не могу…
* * *
– Вам плохо? – Голос моей охранницы (надо ж было назвать этот ходячий шкаф Любовью, а?) был негромким – хотя при желании она запросто перекрыла бы вопль раненого дракона – и деловым, как у всех секьюрити.
– Что?
– Вам плохо? – повторила Люба. – Может быть, вы хотите покинуть это место?
Павлин тоже забеспокоился:
– Дорогая, вы устали?
Ох какой заботливый… интересно, сколько ему папа отвалил? И сколько б еще обломилось, если б он таки заморочил мне голову? Спросить, что ли? Так ведь не скажет.
– Устала. Люба, Иванна, домой. Пока, Павел.
Я так устала…
– Люба, Иванна… поезжайте во второй машине, а? Я хочу побыть одна.
Охранницы переглянулись:
– Мы…
– Простите, Александра Игоревна, мы не имеем права.
– Папа не узнает!
– Мы не имеем права.
Как с роботом говоришь. Папа нарочно мне в охрану не мужиков понабрал, с ними-то я общий язык находила, а женщин. И таких… надрессированных, причем все явно за тридцать и внешностью – не то коммандос, не то завуч в школе. В смысле спорить без толку.
– Да не похитит меня никто. Выдумки все это.
Молчат. Но не согласны, видно.
– Ну хотите, я папе скажу вам зарплату повысить?
– Что случилось-то? – вдруг вполне по-человечески спросила та, которая Люба.
– Ничего. Просто я хочу побыть одна. Без камер и всего такого. Хоть поплакать спокойно!
Мои секьюрити опять переглянулись.
– Езжай-ка ты, Люба, с парнями, – вдруг сказала та, что повыше – Иванна. – А я на переднее сиденье сяду, Александра Игоревна. Перегородку поднимете, затемнитесь и… отдыхайте спокойно.
* * *
Розы пахли замечательно. Темно-вишневые, бархатные. Смотрела б и смотрела. Только записка портила дело: «Прекраснейшей от сраженного вашей несравненной красотой Павла». Вот настырный. Я скомкала записку и отфутболила в угол беседки – к целой груде глянцевых журналов. Мура к муре, все справедливо.
Тихо прошуршал песок. Охранница.
– Александра Игоревна, какая форма одежды сегодня?
– Что?
– Куда вы едете вечером? В клуб, на прием к Ваниным или на презентацию «Данс-вамп»? Что надевать?
Какая разница? Как ни рядись моя охрана в модные тряпочки, лиц не спрячешь – у всех физиономии Терминатора.
– Так что надевать?
А, была не была! Имею я право руки размять?
– Вечернее. И идите сюда. Будем глаза рисовать.
Через полчаса моя охранница удивленно смотрела в зеркало, в упор себя не узнавая. То-то вот! Макияж – это сила!
– Это я?
– А то! Теперь подбери себе что-нить из вон той кучки блестяшек, а я Иванной займусь.
Когда в охране женщины, это, оказывается, очень удобно!
И непорядок в одежде-косметике подметят, и новостями поделятся, и вообще. И очередному жиголо намекнут, что пора лыжи смазывать, пока не прилетело чего не надо. И вообще – классные оказались девочки. Ольга, та, что с косой, каскадерша бывшая. Про съемки кино интересно рассказывает. Анна когда-то в Афгане воевала. У нее, кстати, ребенок есть, как и у Татьяны-первой, девочка. А у Татьяны-второй, бывшей учительницы, мальчик. Иванна и Люба тоже из военных. Причем вроде как в спецназе были. Я и не знала, что туда женщин берут.
Словом, мы вроде неплохо начали ладить. И даже по вечеринкам таскаться стали раза в три меньше. Иванна и Ольга потихоньку начали мне показывать приемы самообороны – так, совсем немножко, чтоб развеяться. И про Рика я им рассказала. Не все, конечно. Они только знали, что это парень, за которого мне папа выйти не разрешает. Но хоть посочувствовали.
И они ж мне подсказали, чем заняться, чтоб не маяться с тоски.
Благотворительностью.
* * *
Этот детдом был небольшой.
Старенький – штукатурка прямо на глазах осыпалась. И коврики (где они были) – старенькие, вытертые до проплешин.
И пахло… никогда раньше мне такой запах не попадался. Краска, лук и молочный суп – если все вместе смешать и прокипятить. Гааадость.
И детки здесь были совсем не похожи ни на малышей в Южном племени, ни на бойкую малявку из чумного поселка с ее неуемным любопытством! Тихие были детки. Слишком тихие – глазками блеснут застенчиво, как мои панды когда-то, посопят, и молчок. Хоть конфеты им приноси, хоть ананасы.
А вот директор детдома, наоборот, был слишком даже шустрый и бойкий. Кажется, что у него не один язык, а три – столько болтовни из него вылетало.
– Госпожа Морозова, как я… рад, очень рад. Звезда столицы – и в наш скромный дом! Наслышаны о вашем похищении и о вашем счастливом возвращении, да-да… Я счастлив… Показать дом? Да, конечно, хоть мы… хихик, простите, не совсем готовы к такому визиту… прошу сначала в мой кабинет…
А суетится-то как, суетится – ручками толстенькими машет, ножками перебирает – ну прям не человек, а модель «мое– рыльце– в– пушку– по– самые– брови».
Хомяк прыгучий.