Книга Политическая цензура в СССР. 1917-1991 гг. - Татьяна Горяева

Между тем цитируемый документ содержит перечень важнейших «достижений» цензуры «по предотвращению в контролируемой литературе ошибок политико-идеологического характера», о чем свидетельствует тематика информационных писем, оперативно направленных в ЦК КПСС по результатам работы. Вот только некоторые из них: «О многочисленных фактах разноречивого освещения в исторической литературе вопроса о государственных границах нашей страны на Дальнем Востоке. О крупных недостатках в работе издательства «Искусство» при подготовке к изданию литературы по вопросам эстетики. О выявленных недостатках при подготовке к изданию девятитомного собрания сочинений И. Эренбурга в издательстве «Художественная литература». О тенденциозности обращения к читателям «От редакции» журнала «Новый мир» относительно позиций журнала на 1964 год, в котором ряд вопросов шел вразрез с оценками, данными ЦК КПСС и партийной печатью. Об идейно-порочных стихах поэта Н. Глазкова, которые направлялись поэтом М. Лукониным в Чехословакию. О книге В. Перцова «Маяковский в последние годы». О контроле литературы, поступающей в Советский Союз из Китайской Народной Республики. О книгах генерала армии А. Горбатова «Годы и войны», Е. Некрасова «По обе стороны океана», о стихотворении Е. Евтушенко «Станция Зима» и др.{745}

Понятно, что долго такое положение не могло продолжаться, особенно в связи с общими изменениями в политико-идеологической ситуации в стране, во многом сведшей на нет, а впоследствии и полностью уничтожившей, все демократические достижения «оттепели» второй половины 1950 — начала 1960-х гг. После образования в 1966 г. Главного управления по охране государственных тайн в печати при Совете министров СССР (постановление СМ СССР от 18 августа 1966 г.){746} как самостоятельного союзно-республиканского ведомства, постановлением правительства было утверждено новое положение, уточнявшее некоторые функции цензуры. Инструкция о порядке цензорского контроля 1967 г., разработанная на основе нового положения, содержала много идеологических установок и ограничений, с помощью которых практически любое художественное произведение или любая информация могли быть объявлены неблагонадежными или несвоевременными, а прохождение через «фильтр» Главлита превращалось в бесконечные «хождения по мукам», выдержать которые мог только терпеливейший и сильнейший. Установленная положением и инструкцией система ограничений, больше напоминающих военный устав, личная административная и судебная ответственность цензоров за пропуск подобной информации в открытую печать или для обнародования ставили их в дальнейшем в зависимость от любого «сигнала», поступившего от должностного лица или «добровольного радетеля интересов государства»{747}.

Функции предварительного контроля приобрели главенствующее значение, поставив тем самым мощнейший заслон на начальном этапе издательского, эфирного, театрального и других творческих процессов. Так, в 1966 г. предварительный контроль осуществлялся только центральным аппаратом Главлита в 22 центральных газетах и еженедельниках, 390 журналах, 48 издательствах, 116 министерствах, ведомствах и организациях, которым было предоставлено право выпускать литературу. Предварительная цензура проводилась также с материалами ТАСС, АПН, Комитета по радиовещанию и телевидению при Совете министров СССР, произведениями репертуара 22 московских театров и 5 киностудий, произведениями для эстрады и цирка. Масштабы деятельности цензуры были поистине грандиозны, не менее значительны были и результаты: в материалы печати, радио и телевидения было произведено 3388 вмешательств, 400 исправлений по политическим мотивам было внесено в книжно-издательскую продукцию, полностью было снято 126 книг и т. д.{748}

Особую заботу Главлита в этот период составляли недостатки идеологического и политического характера: «искажение» советской действительности, «принижение» успехов и достижений нашего народа, «преувеличение» недостатков и трудностей. Начиналась активная атака на какую бы то ни было вольную или отличную от утвержденной трактовку современных событий и фактов прошлого. Главными объектами контроля стали в первую очередь «толстые» литературные журналы, на страницах которых уже привычными стали новые литературные имена и острая публицистика, а также репертуарная политика в театрах — отдушинах московской и ленинградской интеллигенции, деятельность которой имела также громадный общественный и культурный резонанс в провинции. Вот только некоторые сведения из обстоятельного отчета о репрессивных действиях цензуры в 1966 г.: «Свыше двадцати вмешательств и замечаний сделано при контроле журнала «Новый мир». В ряде материалов большое внимание сосредоточивалось на фактах репрессий, произвола и беззакония в годы культа личности, необъективно изображалась коллективизация деревни, пересматривались некоторые вопросы теории и практики социалистического строительства». Так, не была подписана к печати в февральском номере «Нового мира» за 1966 г. статья доцента В. Данилова и доктора исторических наук С. Якубовской[86] «О фигуре умолчания в исторической науке», в которой ставился вопрос о неправомерности «замалчивания» имен некоторых видных революционеров, в частности Троцкого и Зиновьева и других лидеров оппозиций. По мнению авторов, «замалчивание» деятельности Троцкого и Зиновьева «обедняет историю», имеет «разрушительные последствия» для изучения истории партии. Не разрешена была к опубликованию в десятом номере журнала статья В. Венжера «О прошлом и настоящем колхозов», в которой проводилась мысль, что в ходе колхозного строительства был нарушен ленинский план кооперации, предполагавший «полную свободу» колхозов распоряжаться своими материальными и трудовыми ресурсами. В статье обосновывалась идея о развитии договорных отношений между колхозной системой и Советским государством на основе коммерческого расчета и «полного равенства» сторон. О содержании статьи Главлитом был специально проинформирован Отдел сельского хозяйства ЦК КПСС. При контроле апрельского номера журнала «Новый мир» была запрещена редакционная статья «Еще раз о легендах и фактах», написанная в защиту ранее опубликованного в этом журнале «ошибочного» выступления В. Кардина, в котором он пересматривал общепринятые оценки некоторых исторических событий. В своей статье журнал вновь поддерживал В. Кардина и подвергал сомнению историческую достоверность легендарного залпа «Авроры», событий, связанных с днем создания Красной Армии, подвига 28 панфиловцев и других пропагандистских мифов.

В этом же четвертом номере журнала редакция подготовила к печати памфлет В. Катаева «Святой колодец», в первой части которого рисовалась «искаженная картина советской жизни в послевоенный период: обстановка в стране изображалась как бред больного, как состояние кошмарного сна, в котором преобладали тягостные настроения подавленности, оцепенения, вызванные “идеологией” культа личности». Из пятого номера «Нового мира» был снят роман А. Бека «Новое назначение», в котором, по мнению Главлита, давалась искаженная оценка эпохи индустриализации нашей страны, сосредотачивалось внимание лишь на отрицательных явлениях, талантливые организаторы советской промышленности, коммунисты показывались как носители порочных методов руководства. При контроле сентябрьского и октябрьского номеров журнала «Новый мир» было обращено внимание на содержание записок К. Симонова «Сто дней войны» и комментариев автора к ним, посвященных описанию боевых действий в первые месяцы войны, личных переживаний и сомнений участников событий, связанных с отступлением нашей армии. В связи с тем, что война и потери советского народа в ней, причины военных неудач СССР и сам факт нападения фашистской Германии на СССР рассматривались Симоновым как следствие репрессий 1937–1938 гг., предпринятых Сталиным для утверждения своей личной власти, публикация была запрещена. Такая же судьба постигла и повесть Н. Воронова «Происшествие» в декабрьском номере этого журнала, в которой партийные работники были представлены карьеристами и приспособленцами{749}.