Книга Падшие в небеса.1937 - Ярослав Питерский

Павел не мог поверить своим ушам – побег через границу? Как в романе! Как граф Монтекристо?! Только вот сокровищ не хватает! Сокровищ! Нет, это сказка! Павел сглотнул слюну от напряжения. Так хотелось верить в эту сказку странного и загадочного соседа!

– Что, Паша, вам кажется это нелепостью? Сказкой? Невозможно? Нет, Паша! Нет. Ничего невозможного в жизни этой нет! Все возможно! Я знаю одного человека, который из бандитов стал великим государственным деятелем! Великим! Так что нет ничего невозможного, Паша!

– Да, но как убежать отсюда? А? Убить часовых? Так они стрельбу поднимут! Поднимут!

Фельдман подвинулся ближе и, обняв Клюфта за плечо, зашептал на ухо:

– Вы, я вижу, заинтересовались. И правильно сделали. Правильно. Что тут терять, кроме наших оков?! Слушайте меня, Паша. И все будет хорошо!

Павел напрягся. Надежда! Вновь в сознании поселилась надежда.

– Вы, Паша, как правильно по фамилии?

– Клюфт, Павел Сергеевич Клюфт. А что?

– Ничего. А что там за недоразумение в предварительной камере? А? Перед судом? А, помните? Я слышал, что-то такое?! Вас, по-моему, как-то по-другому назвали? А? – подозрительно спросил Фельдман.

– Да, было дело. Кричали: Клифт, Клифт. У них опечатка, что ли, там? Опечатка. Вместо буквы «ю» написана «и». Вот и все! А что тут такого?!

– Да нет. Ничего, – загадочно прошептал Фельдман. – А дальше. Дальше что? Расскажите!

– Да ничего! Что дальше?! Дальше на суде опять. В протоколе буква и. Опять недоразумение. Но потом я поправил. Исправили вроде.

– Так значит, вас судили как Клифта? А? Так что ли?!

– Нет, я же назвался Клюфт. Там вроде исправили, – недоумевая, прошептал Павел, не понимая, куда клонит Борис Николаевич.

– Значит, вас вписали в протокол как – Клифт?

– Ну, да. Только потом-то исправили!

– А, как исправили?

– Ну как, от руки записал там что-то, – Павел немного оробел.

Но это была какая-то приятная робость. Страх вперемешку с надеждой! Страх с верой в лучшее! Он не понимал, куда клонит Фельдман, и в то же время ему что-то подсказывало, что этот человек нашел выход.

– Значит так, Павел. Так, если вас будут кричать как Клифт, не делайте больше ничего такого, чтобы отказаться от этой опечатки. Вы Клифт с этой минуты. Клифт! Понимаете, они сами вас сделали свободным!

– Не понял? – обомлел Клюфт.

– Да, что тут непонятного! Они осудили какого-то несуществующего Клифта! Вот что! А Клюфт, Павел Клюфт, официально и не виновен, выходит! Мало того, вас теперь двое! Понимаете, вы раздвоились!

– Нет, не понимаю, – выдохнул Павел.

И он понял. Он понял, что придумал этот человек! Действительно, осудили не его! Не его! А он дурак! Дурак, настаивал, чтобы там поменяли букву. И они что-то там писали. И они ставили свои каракули! Ну и что? Не везде же они поменяли букву! А что если не везде! Да, не везде! И его, Павла Клюфта, вовсе не судили! А пять лет получил какой-то там Клифт! Нет, это чудо! Это и есть чудо!

– Значит так, Павел. Теперь надо использовать эту оплошность. Просто использовать. Как только будут кричать «Клифт», особенно на пересылке, идите. Идите по этапу. Но там дальше путайте конвойных. Путайте. И обязательно по очереди! Так как можно оказаться на свободе и вырваться! Главное, держитесь рядом со мной! Рядом! Я вам буду давать команды. И вы получите свободу! Получите!

Павел тяжело вздохнул. Он посмотрел на Фельдмана и вновь облизал обсохшие от напряжения губы, тихо подозрительно спросил:

– Ну, а дальше. Дальше-то что? А? Что это даст!

– Поймите, Паша. Даст. Даст! Я знаю наш бюрократический аппарат! И всю эту неуклюжую систему! Здесь человек ничто! Ничего, пыль! А вот бумажка, бумажка она главнее человека! И раз нет бумажки, то нет человека! А раз есть бумажка, то и человек есть! Так, только так тут можно стать невидимкой! Слушайте меня, Паша! Слушайте!

– Я это понял. А вы, как же вы? И что вам-то с этого?

– Да ничего! Ничего! И все! В то же время! И я вместе с вами смогу получить свободу! А главное – жизнь, Паша! Жизнь! Мне хоть и почти шестьдесят, а знаете, как я хочу жить?! А?! Нет, вы не знаете! Чем ты дальше живешь, тем больше хочется, хотя и понимаешь, что стареешь! Вы это поймете, когда вам будет шестьдесят! А вам будет! Я верю! Главное, меня слушайте!

– И все же, вы какие-то совершенно странные вещи говорите, как можно это использовать?! А? Как?! Ну, буду откликаться я на Клифта, и что? Что из этого?!

– Да все из этого! Вы будете выходить, и делать все, как тот не существующий человек, и в один прекрасный момент Клифт исчезнет! Все! И тогда, тогда наступит черед Клюфта, который тоже исчезнет! Вот что!

– Не понимаю я этого! Как Клифт может исчезнуть?

– Да просто! Вы не отзоветесь на это имя! И все! А знаете, что тогда начнется? А?!!!

– Что?!

– Они начнут искать Клифта! Начнут! Ведь он пропадет! Они начнут искать несуществующего человека! А Клюфт меж тем в этой суматохе тоже может исчезнуть и его-то искать не будут.

– Как, почему? – Павел спросил по инерции, хотя сам все понял.

Но он как-то по инерции спрашивал. Он хотел еще раз убедиться: этот человек говорит совершенно реальные вещи. Реальные! А Фельдман разошелся. Он шептал Павлу на ухо, то и дело, обжигая его мочку горячей слюной. Он буквально плевался от возбуждения:

– Да потому, что нет такого человека – Клюфт, есть Клифт! А Клюфт, он пропал вместе с той бумажкой, когда была сделана опечатка! И его не будут искать! Зачем искать, если нет такого человека?! Да и сами подумайте?! Когда вскроется вся эта кутерьма с вашей фамилией, будут ли они все это разъяснять? Нет! Потому как испугаются! А испугаются по одной причине! Никто не захочет вместо несуществующего Клифта оказаться в лагере! Сам! Ведь эту ошибку можно посчитать как преднамеренное вредительство и попытку помощи врагам народа! А кому из этих вертухаев захочется оказаться на вашем месте?! Никому! Кому захочется хлебать баланду?! А?! Никому! Поэтому слушайте меня, Паша, и держитесь, если хотите выжить в этом аду! Я знаю, что говорю!

Павел задумался. Кровь прилила к голове. В висках стучали удары.

Тук-тук. Тук-тук. Свобода!!!

Тук-тук. Перестукивались колеса по стыкам.

Рельсы скрипели. Надрывно завыл паровоз.

Тук-тук. Поезд начал снижать ход.

Клюфт вдруг сильно захотел курить. Очень сильно. Он схватил за руку Фельдмана и зашептал:

– Мне надо покурить. Надо! Я волнуюсь. Волнуюсь!

Борис Николаевич полез в карман. Щелкнула спичка, и маленький огонек обжег папироску. Белую гильзу Фельдман сунул Клюфту в зубы. Павел затянулся. Нервно и с воздухом, так, что раздался тихий свист.