Книга Чужак в чужой стране - Роберт Хайнлайн

— Никогда не думал, что он так стар. Майк извлек из него мораль. Его идея заключается в том, что когда встречаешь того, кого грокаешь, — мужчину, женщину, брошенную кошку, ты встречаешь часть себя. Мы растащили Вселенную по кускам и согласились забыть о целом ради частностей.

— Солипсизм и пантеизм, — угрюмо сказал Джубал. — Вместе они объясняют что угодно. Отбрасывают любой нежелательный факт, примиряют все учения, охватывают все истины и заблуждения. Но это леденец: вкусно, но не сытно. Это все равно, что закончить рассказ словами: «…и тут маленький мальчик свалился с кроватки и проснулся».

— Не придирайтесь. Поспорьте лучше с Майком. Поверьте, он делает все очень убедительно. Один раз он остановился и сказал: «Вы, наверное, устали от слов…» и все завопили: «Нет!» Он действительно вертит ими, как хочет. Он возразил, что охрип, да и к тому же все равно пришло время показывать чудеса. И продемонстрировал исключительную ловкость рук… Вы знаете, что он выступал фокусником на карнавалах?

— Слыхал. Сам он никогда не говорил мне о причине этого греха.

— Он настоящий мастер. Он делал трюки, которые одурачили даже меня. Но лучше бы он ограничился этими фокусами. Людей зачаровывала его болтовня. Наконец он остановился и сказал: «От Человека с Марса ждут необычного. Поэтому я на каждой встрече делаю несколько чудес. Я не могу не быть Человеком с Марса, это свершившийся факт. Чудеса могут произойти с вами, если вы захотите этого. Однако для вещей, более сложных, нежели эти простенькие чудеса, вы должны войти в круг. С теми, кто захочет учиться, я встречусь позднее. Карточки вам раздадут».

— Патти объяснила мне: «Вся эта толпа — люди случайные. Они пришли сюда из любопытства или приглашены кем-то из внутренних кругов». Джубал, Майкл организовал девять кругов, наподобие лож, и никому не говорят, что внутри есть еще один круг, пока тот не созреет для этого. «Это дело Майкла, — сказала мне Пат, — которое он делает так же легко, как дышит, поскольку чувствует людей и способен выбрать подходящую кандидатуру». Но при этом никогда не торопится. Дюк стоит наготове за этой решеткой, и Майк говорит ему, кого надо отделить, где он сидит, ну и все такое прочее. Именно Майк это решает… и отбрасывает тех, кто не нужен. Потом в дело вступает Доун, получив от Дюка рисунок расположения мест.

— И как это выглядит?

— Не знаю, Джубал, не видел. Ведь есть десяток способов отделить нужную овечку от стада, как только Майк поймет, кто именно это должен быть и даст какой-нибудь сигнал Дюку. Патти говорит, что Майк провидец. Я не отрицаю такой возможности. Потом они собирали подаяния. Майк даже это делает не так, как принято в церкви. Ну знаете, такая музыка и величественные церемониймейстеры. Он говорит, что никто не поверит, будто это церковь, если не будет сбора подаяний. Так вот, они вынесли корзины, уже полные денег, и Майк сказал, что все это внесли прихожане, которые были до них. Так что берите сколько хотите, если вы увечны, голодны или просто нуждаетесь. Но если вы испытываете потребность дать — дайте. Сделайте одно из двух: либо возьмите, либо положите. Я понял, что он нашел-таки способ избавиться от чрезмерного богатства.

Джубал задумчиво проговорил:

— Это предложение, правильно поданное, приведет к тому, что люди будут давать больше, чем собирались… и только немногие возьмут какие-нибудь гроши. Очень немногие.

— Не знаю, Джубал. Патти утащила меня, когда Майк передал бразды правления Доун. Она привела меня в закрытую аудиторию, где проходят службы для седьмого круга, для людей, которые посещают церковь уже давно и достигли определенных успехов. Если это, конечно, успехи.

Джубал, переход от одного круга к другому был очень резким, было трудно перестроиться. Внешний круг — это наполовину лекция, наполовину концерт. Этот же — почти вудуистский обряд. Теперь Майк был в мантии. Он выглядел взрослее, аскетичнее и сосредоточенней, глаза его светились. Само место было сумрачным, от музыки по коже ползли мурашки, и тем не менее, хотелось танцевать. Мы с Патти присели на кушетку, которая чертовски смахивала на постель. Что это была за служба, не могу сказать. Майк распевал на марсианском, они отвечали на марсианском, за исключением рефрена: «Ты есть Бог! Ты есть Бог!» вперемешку с каким-то марсианским словом, которое нельзя произнести, потому что сразу пересыхает глотка.

Джубал издал несколько каркающих звуков.

— Оно?

— Пожалуй. Джубал… может, вы тоже на крючке? Неужели и вы меня предали?

— Нет. Ему научил меня Стинки. Он говорит, что это гнуснейшая ересь. По его меркам, как я понимаю. Это слово, которое Майк переводит как «ты есть Бог». Махмуд говорит, что это нельзя назвать даже приблизительным переводом. Это Вселенная, возвещающая о своем самосознании… или peccavimus[42]при полном отсутствии раскаяния… или дюжина других вещей. Стинки говорит, что не понимает его даже по-марсиански. Он понял только, что это грязное слово, наигрязнейшее с его точки зрения, более близкое к вызову сатаны, нежели к благословению господнему. Валяй дальше. Это все, что там было? Просто сборище фанатиков, воющих по-марсиански?

— Ну… Джубал, они вовсе не выли, да и фанатизма никакого не было. Иногда они едва слышно шептали что-то. Потом говорили громче. Временами в их словах проступал ритм, как в речитативе, хотя вряд ли это было отрепетировано. Больше всего это походило на то, как если бы они были единым человеком и говорили о том, что чувствуют. Джубал, вы видели, как поставлено дело у фостеритов…

— Видел, и, к сожалению, больше, чем хотелось бы.

— Так вот, это было вовсе не то неистовство. Все было тихо и просто, как переход от бодрствования ко сну. Но все же чувствовалось напряжение, и оно все нарастало, но… Джубал, вы когда-нибудь бывали на спиритических сеансах?

— Да. Я испробовал все, что мог, Бен.

— Тогда вы знаете, как может нарастать напряжение, хотя никто не шевелится и не произносит ни слова. Так и здесь обстановка больше напоминала спиритический сеанс, нежели самую спокойную церковную службу. Но это была обманчивая тишина: в ней таилась страшная сила.

— Нужное слово — «аполлонический».

— Что?

— Как противоположность слову «дионисийский». Люди упрощенно считают синонимами слова «аполлонический» слова «тихий», «мягкий», «холодный». Но аполлоническое и дионисийское — две стороны одной монеты. Коленопреклоненная монахиня в келье сохраняет совершеннейшее смирение, однако она может испытывать куда больший экстаз, чем любая жрица Приапа во время празднования весеннего равноденствия. Экстаз в голове, а не во внешних проявлениях. — Джубал посерьезнел. — Другая ошибка состоит в том, чтобы ассоциировать аполлоническое с «хорошим»: видимо, потому, что большинство наших уважаемых сект аполлонические по ритуалам и заповедям. Простой предрассудок. Продолжай.

— Ну… там было не так тихо, как в келье монашенки. Они ходили, менялись местами, обнимались… кажется, больше ничего, но освещение там было довольно тусклым, много не разглядишь. Одна девочка собралась было присесть с нами, но Пат сделала ей какой-то знак… она поцеловала нас и отошла. — Бен ухмыльнулся. — Весьма качественно поцеловала, смею уверить. Я был единственным человеком без мантии. Думаю, это бросалось в глаза. Но она вроде бы не обратила внимания.