Книга Карл Ругер. Боец - Макс Мах

Карл завернул за угол и издалека увидел служанку, спавшую, скорчившись, на полу у дверей его спальни. Сбежать она, видимо, не осмелилась, но ее поза и беспокойный сон на полу могли означать только то, что охрану своего человека принял на себя адат. Так оно и оказалось. Тихонько отворив дверь в спальню, Карл сразу же встретился взглядом с внимательными глазами огромного зверя, неподвижно лежавшего на ковре у кровати, вытянув перед собой мощные передние лапы.

Доброй ночи, поклонился Карл.

Доброй ночи, боец. Агатовые глаза зверя были удивительно выразительны.

Она еще не просыпалась?

Нет.

С ней все в порядке?

Да.

Ну, пусть спит, кивнул Карл и, не подходя к Деборе, так же бесшумно, как вошел, вернулся в коридор. Он постоял пару секунд рядом с что-то невнятно бормочущей во сне служанкой, раздумывая над тем, что ему делать дальше, и решил, что ночь – замечательное время для работы, если, конечно, считать, что поиск истины есть полноценный труд. Карл усмехнулся вычурности своей мысли и решил, что продолжать стоять в коридоре ему незачем, потому что во дворце есть немало гораздо более удобных мест, где можно в тишине и комфорте посидеть и подумать о том, что занимало сейчас его мысли, И уж если решение было принято, то идти ему конечно же следовало в свой собственный кабинет, который, в сущности, для того и создавался, чтобы он в нем работал. Так и вышло, что часа за два до рассвета он вновь оказался в своем старом кабинете и сел за стол, за которым вот так, как сейчас, не сидел уже много лет. Единственная зажженная свеча, принесенная им с собой, была отнюдь не обязательна. Она была лишь данью привычке, предполагавшей, что ночью в комнате должен гореть огонь… и отражаться в синих, как южное небо перед закатом, глазах Стефании.

Карл достал трубку, неторопливо набил ее табаком, прикурил от свечи, но, совершая все эти простые действия, он все время, не отрываясь, смотрел в ее глаза. Однако думал Карл не о Стефании. О ней он печалился, хотя годы и новая любовь ослабили остроту чувства, которое едва не свело его с ума тридцать лет назад. Теперь, когда Карл смотрел в эти глаза, лишь светлая печаль томила его душу, но только так, как если бы птица легко коснулась сердца крылом. Так и сидел он за тяжелым письменным столом, глядя в глаза женщине, любовь к которой все еще жила в его сердце, но в то же самое время он продолжал думать о том, что было насущно для него сейчас, что так или иначе занимало его мысли едва ли не с того самого мгновения, когда прошлой ночью он вскочил с кровати, разбуженный предчувствием боя.

«Ты знаешь, кто это был?» – спросила его Дебора.

«Кто угодно», – ответил он ей.

Мог ли этим кем-то быть Людвиг Вольх, прозванный Герном, что по-гаросски означает – «удача»?

Мог. Что бы Карл ни говорил Деборе, в душе он должен был признать, что Людвиг Удача являлся вполне приемлемым кандидатом на роль злодея. Человек с таким образом мысли и таким жестоким сердцем, какое билось в груди господаря Людвига, мог это сделать, если, конечно, это было в его силах. Однако именно в том, обладал или нет брат Деборы потребным для такого непростого дела могуществом, Карл все-таки сомневался. То, что Людвиг сделал с Деборой, вернее, то, что он предполагал получить, насилуя собственную сестру, скорее указывало на то, что нынешний владыка Нового Города профан во всем, что связано с магией вообще и с темной магией в частности. Во всяком случае, таким он был восемь лет назад. И хотя, имея склонность к подобного рода материям, он мог за прошедшие годы значительно продвинуться в постижении запретного знания, все-таки Клавдия и Даниил казались Карлу куда более опасными людьми, оба вместе или каждый в отдельности. Однако про Мастера Филолога Карл практически ничего не знал. Он не мог даже предположить пока, что, собственно, послужило причиной той лютой ненависти, которую Карл прочел однажды в глазах старика.

«Если это тот самый меч, то, стало быть, и человек тот же самый», – сказал Даниил, находясь на когте Нестора Грига.

«И что, собственно, это должно означать? – усмехнулся про себя Карл. – По-видимому, лишь то, что он знает обо мне что-то еще, кроме того, что я ношу меч маршала Гавриеля».

Впрочем, эта фраза могла также означать, что Даниила интересовал не меч, а человек.

«Любопытно, – решил Карл, – но в любом случае до приезда Мышонка продвинуться дальше по этой тропе я не смогу».

Значит, Клавдия.

Он встал и подошел ко второму столу, стоявшему в глубине кабинета. Кожаный мешок с набросками и рисунками, сделанными им в Сдоме, все еще лежал там, где его положил сам Карл, придя в свой кабинет впервые после возвращения. Он взял мешок, быстро расшнуровал и стал выкладывать на стол его содержимое. Те рисунки, которые Карл искал, нашлись сразу, и, вернувшись к письменному столу, он стал рассматривать их один за другим. Однако чем дольше он их изучал, тем яснее ему становилось, что эти рисунки, сделанные всего лишь за несколько дней, проведенных в Семи Островах, в лучшем случае только фрагмент того полотна, которое он теперь мучительно пытался воссоздать в своем воображении. Отдельные слова… бессмысленные на первый взгляд линии…

«Чем же ты дополнишь ущербное до целого?» – спросил он себя, но, уже задавая вопрос, знал на него ответ.

Он снова встал, прошелся пару раз по темной комнате, как бы испытывая себя, проверяя правильность своего решения, и наконец уверившись, что это именно художественное чувство властно зовет его вернуться в южное крыло, забрал со стола рисунки и свечу и отправился на вторую за этот длинный день встречу со своим прошлым.

4

Итак, сказал он себе, всматриваясь в портрет Галины, это была наша первая встреча – не так ли?

Возможно, ответили лживые глаза женщины.

– Возможно, – вслух повторил за ней Карл. – Возможно все, но не все случается, – ведь так?

Он положил рисунок на крышку ящика и пошел вдоль сундуков, больших плетеных корзин и ящиков, сколоченных из разномастных досок, открывая крышки и вываливая содержимое прямо на пыльный пол. То, что он искал, нашлось только в пятой или шестой корзине. Три выцветших холщовых мешка, завязанных простой веревкой, лежали один на другом. «Арфа», «бык», «голос»… Так он их обозначил, отправляясь на свою первую войну. «Арфа». Карл попытался развязать веревку, но сделать это оказалось сложно, и в конце концов он просто срезал узел лезвием Синистры. В мешке и в самом деле лежала маленькая золоченая арфа, играть на которой он так и не научился. А еще там были старый походный мольберт и масса всякой всячины, но на самом дне мешка неожиданно обнаружились и его дощечки. Карл только теперь вспомнил, что хотя бы часть из них уцелела, и действительно их оказалось совсем немало, тонких липовых дощечек с зеленоватой грунтовкой и его юношескими рисунками углем. Перебрав их одну за другой, он достаточно быстро нашел портрет обнаженной Сабины Альбы, который когда-то столь решительно изменил его жизнь.