Книга Имяхранитель - Азамат Козаев

– Дьявольщина! – сказал Иван и встряхнул головой, отгоняя видение кровавых волн, в которых меж разбитых досок и обрывков матросских рубах снуют проворные серебристые тени, собирающие разлохмаченные куски мяса.

* * *

…Катер отдела «Омега», имевший приличное водоизмещение и агрессивное название «Кербер Нападающий», шел к Химерии. По словам Модеста, это путешествие было сейчас остро необходимо. Только там имелась возможность прояснить, за каким рожном в Гелиополисе появились «черти» и с какой целью напали на имяхранителя. Напали открыто, в лоб, а не из засады, как у них принято.

Очевидно, у эва Агриппы даже среди химероидов имелись завербованные кадры, готовые выложить ему любые сведения.

Перед принятием этого решения Модест долго выпытывал у Ивана подробности ночной схватки: кто мог быть свидетелем, кому принадлежал дом, из которого вышли (или от которого отошли) «черти», точное время встречи и прочее в том же духе.

Про дом Иван кое-что знал: лихой возница «Черного ворона» был крайне осведомленным субъектом. Это довольно большое и дорогое жилище принадлежало прежде состоятельному овцеводу с земли Ифидис, однако уже более года пустовало. В нем случилось жуткое смертоубийство – спятивший хозяин порешил собственное семейство, вообразив домочадцев мясными овцами. Ясно, что желающих заселить злосчастный дом не находилось. Более-менее точно описал Иван костюм и фигуру «альфонса». Особенно пришлось по душе Модесту упоминание полумаски и широченных полей боливара. А вот внешность сочинителя текста государственного гимна и прославленной оды «К Серафиме» вспомнить имяхранитель толком не смог. Полноватый лысеющий человечек с лицом доброго дядюшки и Именем наподобие тонзуры – и это все.

– Все? – гнусаво переспросил Модест. Нос у него чудовищно распух и уже начал приобретать баклажановый оттенок. – Ах, как жаль. Ведь он мне интересен значительно больше, чем повеса в маске и шляпе. Понимаете, почему?

– Скажешь, пойму.

– Экий вы невежда! – Эв Агриппа ни за что не желал переходить по примеру Ивана на «ты». – Да потому что настоящий автор названных стихов скончался в прошлом веке! Что ж, – сказал он, помолчав, – в Гелиополисе нам пока делать нечего. Насколько мне известно, в неволе самки «чертей» на контакт с человеком не идут. Если кто-то и сумел их приручить, то сделать это мог только непосредственно на Химерии, войдя в стаю.

– Человек?

– Не просто человек, дорогой мой имяхранитель, а полноименный с даром дрессуры.

– Якобы пьяный якобы поэт с якобы малагой, – сделал вывод Иван. – Вот мерзавец! Думаешь, сейчас он подался обратно к своим волосатым подопечным?

– Если не полный идиот, то обязательно. Только там он может считать себя в безопасности.

– Но на большой земле ты мог хотя бы попытаться выяснить, кто он такой.

– Попытаться выяснить… попытаться выяснить, кто… Стоп! – воскликнул вдруг эв Агриппа. – А ведь я догадываюсь, обломок, кем может быть этот «добрый дядюшка»! Ах, я молодец! Ах, я умница! Ну конечно! Конечно! Когда-то его знал весь Перас. Влад Дуро, дедушка Дуро. Первый и единственный человек, выдрессировавший горга.

– Ты шутишь, – протянул Иван недоверчиво. – По окончанию полнолуния исчезают и лунные псы. Нельзя приручить тварь, которая существует лишь три ночи и два дня в месяц и пропадает перед третьим рассветом.

– Странно, что профессиональный истребитель горгов знает не все о своих жертвах, – покачал головой Модест. – Способ удержать лунного зверя от исчезновения известен давным-давно. У императоров древности считалось хорошим тоном иметь в зверинце несколько таких бестий. Достаточно перед последним рассветом привести горга в беспомощное состояние – усыпить, оглушить или тяжело ранить, – и он останется внутри Пределов. На целый месяц, до следующего полнолуния, сделается обыкновенным, хоть и очень умным, сильным и злобным псом. Потом можно снова усыпить его, а после окончания полнолуния опять вернуть к бодрствованию. И так многократно. Выяснилось, что при подобном чередовании бодрствования-беспамятства «земной срок» их жизни – два-три года. Влад Дуро выходил тяжело раненого горга. Во время каждой полной луны надежно глушил опием, а в промежутках между полнолуниями дрессировал. Крайне успешно.

– И все равно, – упрямо пробурчал Иван. – Я скорей поверю в курочку, командующую лисом, чем в полноименного, подчинившего себе пожирателя ноктисов. Фанес всеблагой, да твой дедушка Дуро был обречен стать обломком!

– Он и стал им, – сказал сияющий Модест. – Во всяком случае, так было объявлено. А потом бесследно исчез. И сейчас я знаю, куда. Именно поэтому мы идем на Химерию.

И они продолжили свое плаванье на Химерию.

* * *

До острова оставалось полдня пути, и, по меньшей мере, столько же они уже прошли. Океан залег в дневную спячку и больше не напоминал мутное колышащееся зеркало – только бесконечно ровную бирюзовую столешницу. Иван, истомленный однообразием, готов был заняться чем угодно, но занятий в его распоряжении имелось не так много: любоваться на лениво шлепающее колесо или спать. Первое успело надоесть до тошноты. Сну, невозможному для него, всецело предавался отдел «Омега», что являлось поводом для чернейшей зависти.

«Омега» присутствовала на катере в усеченном составе. Шестеро бойцов-перехватчиков да эв Агриппа. Бойцы, в отличие от Модеста, были не сосунки какие, мужчины тертые. Познакомившись с ними поближе, Иван решил, что поход на дикий остров может оказаться и не таким самоубийственным мероприятием, как представлялось ему вначале. Увы, толком пообщаться с перехватчиками не удалось. По вековечной традиции вояк, которым выпало несколько часов безделья, они почти сразу завалились спать. К соседству двигателя многошагового расширения отдел «Омега» относился с потрясающей беспечностью.

Иван встал с бухты душистого, крепко смоленого каната и побрел в рубку. Капитан катера, он же рулевой, был человеком молчаливым и даже угрюмым. В этом имяхранитель уже имел возможность убедиться. Но, может, за часы однообразной вахты у капитана проснулось желание поговорить с кем-нибудь?

Как бы не так! Просоленный до самой селезенки морской волк преспокойно дрых, откинувшись на спинку кресла. В густых бакенбардах запутался богатырский храп, видавшая виды фуражка съехала на нос. Оставленный штурвал деловито ворочался на доли градуса туда-сюда, словно им управлял кто-то невидимый. Так оно, собственно, и было. Навигационные линзы, совмещенные с хитроумным рулевым механизмом, присутствовали на большинстве современных моторных судов – это знал даже Иван. Он вздохнул и отправился на корму. Там имелся пятачок палубы три на три с половиной шага, где можно было поупражняться в атлетической гимнастике. Это, с позволения сказать, развлечение он оставил на случай самой крайней тоски. Которая, кажется, наступила-таки.

Выспавшийся отряд «Омега» застал его за странным занятием: сгорбившийся, красный от натуги Иван силился порвать кусок каната. Толщиной канат был без малого с руку. Несколько наружных волокон уже лопнуло.