Книга Анжелика и ее любовь - Анн Голон

— Послушайте меня, — обратился к ним граф де Пейрак. — Все вы, люди белой расы, пришли сюда, чтобы еще раз увидеть это вечно новое чудо — рождение ребенка. Всякий раз, когда на ваших глазах начинается еще одна жизнь, вы на время перестаете помнить о смерти. Рождение этого слабого младенца объединило вас, заставило забыть о разделявшей вас ненависти. Вот почему я выбрал именно этот час, чтобы обратиться к вам, тем, от кого зависит судьба народа, среди которого будет расти этот новорожденный… Ко всем вам, откуда бы вы ни прибыли: из Ла-Рошели, Шотландии, Германии, Англии или Испании, к вам, кто бы вы ни были: купцы или дворяне, охотники или солдаты… Я хочу сказать вам: необходимо положить конец распрям. Мы не должны ни на миг забывать то общее, что нас объединяет. Все мы изгнанники, все отвергнуты своими братьями. Одни — из-за своей веры, другие — из-за нечестивости, одни из-за того, что были слишком богаты, другие — потому что были бедны. Так возрадуемся же, ибо не каждому выпадает великая честь создавать Новый Свет. Сам я был некогда владетельным сеньором, мои земли в Лангедоке и Аквитании были огромны, богатства — несметны. Зависть короля Франции, которого пугало феодальное могущество провинциальной знати, сделала из меня скитальца, человека без имени, без родины, без прав. Меня ложно обвинили в бесчисленных преступлениях, приговорили к смерти — и я был вынужден бежать из страны. Я потерял все: земли, замки, власть; меня навсегда разлучили с моей семьей. С женщиной, которую я любил, которая была моей женой и подарила мне сыновей…

Он на мгновение замолчал, обвел пристальным взглядом разношерстную, оборванную толпу, которая слушала его, затаив дыхание, и его глаза весело сверкнули:

— Сегодня я рад этим испытаниям, потому что, несмотря ни на что, остался жив и не утратил главного — бесценного сознания, что я существую в этом мире не напрасно. К тому же, счастливый случай, который вы, господа, назовете Провидением, — тут он с подчеркнутой учтивостью поклонился протестантам, — вернул мне женщину, которую я любил.

Он поднял руку, в которой лежала рука Анжелики.

— Вот она… Вот женщина, с которой пятнадцать лет назад в Тулузском кафедральном соборе, со всеми почестями и пышными церемониями, я сочетался браком. Вот графиня де Пейрак де Моран д'Иристрю, моя жена.

Анжелика была ошеломлена этими неожиданными словами почти так же, как и все остальные. Она бросила на мужа растерянный взгляд, и он ответил ей заговорщической улыбкой. Все было так же, как давным-давно, в Тулузском соборе, когда он тщетно пытался успокоить свою испуганную юную жену.

Да, Жоффрей в полной мере сохранил свое пристрастие к театральным эффектам, так присущее горячим и пылким южанам. Чувствуя себя как нельзя более непринужденно, очень довольный произведенным впечатлением, он провел Анжелику сквозь толпу, представляя ее бедно одетым поселенцам так, как будто это был цвет общества одного из городов Франции.

— Моя жена.., графиня де Пейрак…

Жизнерадостный нормандский дворянин первым пришел в себя и подбросил в воздух шляпу.

— Да здравствует графиня де Пейрак!

Это послужило сигналом к громоподобной овации.

Вместе они прошли среди рукоплесканий и дружеских улыбок.

Рука Анжелики дрожала в руке графа де Пейрака, как и много лет назад, но сегодня она улыбалась. И чувствовала себя в тысячу раз счастливее, чем если бы он вел ее среди придворного блеска по дороге, усыпанной розами.

Глава 8

Весь день мэтр Габриэль Берн пытался подойти к Анжелике, чтобы поговорить с ней. Она это заметила и всячески его избегала.

Но когда вечером она одна пришла к роднику, торговец был тут как тут. Это ее раздосадовало. Ведь во время плавания он вел себя так, что она в конце концов засомневалась: уж не тронулся ли он в уме, и даже начала его побаиваться. Кто знает, до каких крайностей он может дойти в своем озлоблении.

Но он заговорил с нею очень спокойно, и у Анжелики отлегло от сердца.

— Я искал вас, сударыня, чтобы сказать, что сожалею о своих поступках. Вы держали меня в неведении относительно уз, связывающих вас с господином де Пейраком, и именно в этом причина моих ошибок. Ибо несмотря на…

Он запнулся, потом с усилием продолжил:

— ..мою любовь к вам, я бы никогда не покусился на священные узы брака. Муки, которые я испытывал из-за того, что вы увлечены другим, были усугублены уверенностью, что вы ведете себя недостойно. Теперь я знаю, что это не так. И я очень рад.

Он тяжело вздохнул и понурил голову.

И Анжелика сразу перестала на него сердиться. Нет, она не забыла, что Берн чуть было не убил ее мужа и причинил ему немало зла, но ведь его можно понять. К тому же сегодня она счастлива, а он страдает.

— Спасибо, мэтр Берн. На мне тоже есть вина. Я не была с вами вполне откровенна. Не могла объяснить вам, что со мной случилось. После пятнадцати лет разлуки, когда я считала себя вдовой, случай свел меня с тем, кто некогда был моим мужем, и мы.., не сразу узнали друг друга. Владетельный сеньор, которого я помнила, стал морским бродягой, искателем приключений, а я.., была вашей служанкой, мэтр Берн, и вы сами знаете, насколько бедственным было мое положение, когда вы дали мне приют. Ведь это вы разыскали в лесу мою дочку и вырвали меня из тюрьмы. Я всегда буду это помнить. Мой муж превратно истолковал мою привязанность к вам и вашим детям, и между нами начались ссоры. Но теперь все забыто, и мы можем, не таясь, сказать о нашей любви.

Лицо Берна исказилось. Бедняга так и не излечился от своей страсти. Он бросил на Анжелику взгляд, полный тоски, и она поняла, как тяжело у него на душе. Со времени их бегства из Ла-Рошели он очень изменился. От былой его полноты мирного торговца, ведущего сидячий образ жизни, не осталось и следа. Теперь он напоминал телосложением своих предков-крестьян. Анжелика подумала, что человеку с такими широкими, сильными плечами грешно терять время, просиживая над счетами в полутемном складе; ему куда больше пристало осваивать девственные земли, создавая новый мир. Габриэль Берн нашел свое истинное предназначение. Но он этого еще не понял и оттого страдает.

— У меня словно сердце разрывается на части, — проговорил он сдавленным голосом. — Я никогда не думал, что можно испытать такую боль и не умереть.., никогда не знал, что от любви можно так страдать. Мне кажется, теперь я понимаю тех, кто из-за плотской страсти совершает безумства и преступления. Я больше не узнаю себя и сам себя боюсь. Да, человеку трудно смириться; трудно увидеть себя таким, каков ты есть на самом деле. Сегодня я потерял все. У меня ничего не осталось.

Когда-то она сказала ему: «У вас осталась ваша вера». Но сейчас — Анжелика это чувствовала — Габриэль Берн вступил в ту полосу черной безнадежности, через которую некогда прошла и она сама. И она не стала напоминать ему о вере, а просто сказала:

— У вас осталась Абигель.

Ларошелец посмотрел на нее с величайшим изумлением: