Книга Неудачная реинкарнация - Владимир Журавлев

— А вот это, ребята, и есть народное творчество, — вздохнул он. — Настоящее. И народ вот таким и должен быть, чтоб отстоять себя… а нам, так вышло, делать первый шаг. Снова. Самый первый. Самый маленький — но шажок… В общем, я вам не завидую.

Большего он решил им пока что не говорить. Не поймут ведь. Не поверят, что с якобы фольклорного ансамбля может начаться Путь. Пока что не поверят. Для них танцы — по определению нечто несерьёзное. Ну-ну… интересно, а здесь знают, что национальные движения с фольклорных ансамблей и начинаются?

Он оставил побратимов осознавать услышанное, а сам отправился бродить по тихой школе. Прямо сегодня нужно было сделать ещё кое-что.

Он нашёл её в кабинете. Нинель Сергеевна, устало потирая глаза, проверяла бесчисленные тетради, составляла планы уроков… Что же у неё произошло дома, что и в выходной работает в школе?

— Нинель Сергеевна, мне очень нужна ваша помощь, — неловко сказал он. — Мы… не справимся без вас.

— Танцевать, что ли?

— Хуже, — честно сказал он. — Руководить.

Учительница удивлённо приподняла бровь.

— Ансамблю скоро выходить на публику, — пробормотал он. — Кто-то же должен организовать костюмерную, ругать за опоздания, арендовать зал, с билетами договариваться, свет ставить, автобус заказывать, афиши… печатать…

Он говорил и видел, как становится всё более нерешительным лицо женщины. Блин, и ведь не соврёшь. Побратимам не лгут! — …а для начала хотя бы договориться, чтоб нас технички пускали в актовый зал, — упавшим голосом закончил он. — На Олесю надежды нет, она учительница никудышная… но вы-то — настоящий педагог, сможете приказать без применения силы… не могу же я каждый раз стекла бить…

— Ох ты змей елейный! — покачала головой Нинель Сергеевна. — Но стекла — это да, это ты зря. Был же прямой запрет директора на ваши репетиции. Так что ничего у вас не выйдет. С техничкой никому не совладать, это я тебе как педагог заявляю!

— Справлюсь, — уверенно сказал он. — Я… организовывал профсоюзные войны.

Он угрюмо улыбнулся, вспомнив, с чего эти войны начались. Тоже ведь с пустяка: просто зашли в начальственный кабинет, куда их не пускали — и покатилось…

Она осторожно поднялась и подошла совсем близко. Совсем как Олеся. Только духи она использовала другие. Очень тонкие, почти что неуловимые.

— Пока ты… — сказала она тихо, — пока ты хамил и пошлил — на тебя не обращали внимания… но разбить стекло — это проявление силы, это вызов… Будь готовым к тому, что на вызов ответят… а наличие силы — проверят…

— Помогите мне сделать первые шаги, — жалобно сказал он. — Я вас очень прошу. В мире взрослых я — никто… пока что…

Женщина помолчала в задумчивости. В глубине души она чувствовала, что должна дать согласие не на управление ансамблем, а на что-то несоизмеримо большее. Он не сказал ей всей правды — но и обмануть не смог. Что поделать — женщина! Да ещё и учительница. Настоящая, в отличие от Олеси.

— Значит, в мире взрослых ты никто? — повторила она недоверчиво. — Ох ты ж и змей елейный…

Женщина отступила на шаг. Подцепила пальчиками края строгой форменной юбки и присела в низком изящном реверансе.

— Согласна, мой повелитель, — серьёзно сказала она.

Он ошеломлённо заглянул в её глаза. Ну надо же — действительно серьёзна! Только где-то в глубине — насмешка. Насмешка… над собой? Что ж… вот и Нинель Сергеевна смогла его удивить! Творче, да что же за семейная жизнь у этих женщин, что их вот так корёжит?!

— Стекло… — неуверенно сказала она. — Допустим, ты разбил его по моей просьбе — хотя что это меняет, вас всё равно приказали не пускать… Но чтоб больше такого не было! Хотя — кому я говорю?! Хулигану Вовочке? Ведь будет же! И не то ещё будет! Так ведь? Ох, на что же я согласилась, глупая женщина…

Он смущённо на неё глянул. Что-то обязательно будет! Это же его профессия — не стекла бить, а…

Дверь кабинета с грохотом распахнулась. В проёме воинственно встала техничка, а за её спиной угадывалась каменно неподвижная фигура директрисы — и ещё кто-то в форме… Нинель Сергеевна удивлённо приподняла брови и выступила вперёд…

* * *

Вторая приморская — образцово-экспериментальная…

Вторая приморская армия была широко известна в военных кругах империи. Известна в основном потому, что именно их приводил император на каждом совещании в качестве образца для подражания. Ну ещё бы: кто может быть славнее бравой морской пехоты?! Противник трепетал при одном виде черно-синих когорт головорезов! В смысле, условный противник условно трепетал. Воевать не на учениях армии как-то ещё не приходилось, насчёт повоевать — это к погранцам, пожалуйста…

Ещё вторая приморская была славна тем, что у них не было разведчиков. Это было ноу-хау нового начальника штаба, чем он искренне гордился. Отслужив немало лет в армии, он достаточно нагляделся на подразделения бездельников, почему-то считающихся элитой войск — и более не собирался их содержать. Да с чего?! Разболтанные, своенравные, заносчивые — а вся их служба заключалась в том, что они тайком ночами куда-то бродили! Да любой солдат-самовольщик провернёт то же самое — и к тому же в свободное от службы время, не требуя никакого особого, как правило, очень дорогостоящего снаряжения, дополнительных окладов, тренировочных полигонов! Да солдат-самовольщик вообще старается не выпячивать свои подвиги, в отличие от разведки! Так что Вторая приморская решила обходиться без разведчиков. Вообще. Ну разве что конные патрули имелись. Но это же не разведка, это же ближние патрули!

Как ни странно, такая военная концепция оказалась очень даже эффективной. Пока условный противник на учениях высылал разведгруппы да анализировал противоречивую информацию, черно-синие когорты наваливались на любого в пределах досягаемости и долбили в пух и прах. И раздалбливали, естественно, при своём-то многократном превосходстве в численности, вооружении и боевой выучке!

Вообще-то и самозваного императора ожидала та же жалкая участь. Прямому удару когорт морской пехоты Дребен Хист не мог противопоставить ничего.

Экспедиционный корпус грозным маршем двинулся через восточный перевал. Ни обоз, ни какую иную обузу морские пехотинцы с собой принципиально не взяли. Зачем, собственно? Недельный рацион в ранец, личное оружие в заплечные чехлы — и вперёд! А за неделю любого противника можно — и нужно — стереть в порошок! И со славой вернуться в порт приписки, где были все излишества жизни, такие приятные после ратных трудов…

И всё шло просто замечательно, пока запретным перевалом не выбрались в степь, в самое подбрюшье мятежников.

Во-первых, степь оказалась большой. На первый взгляд, так гораздо больше полигона! Мёрд-а-мэр, она вообще казалась бескрайней! В смысле, не было видно, на кого нападать всей мощью. На полигоне-то, понятное дело, такой трудности не было. И как с этим справиться, было не совсем понятно. Потому что, во-вторых, навигационное оборудование отказало. Совсем. Бессмертные, когда пропускали когорты на перевал, об этой особенности степи почему-то умолчали. Штатные же колдуны разводили руками. По их объяснениям получалось, что кто-то их просто выкинул из системы без права закинуться обратно! Что это значило, только сами колдуны и могли понять. Судя по их растерянным физиономиям — ничего хорошего. В смысле, раковины не заработают. Так что командир экспедиционного корпуса, собиравшийся командовать по своей привычке прямо из военного городка со всеми излишествами жизни, оказался наглухо отрезан от своих браво марширующих колонн. Но в штабе не растерялись ничуть. Вот же они, горы! Идти вдоль гор примерно во-о-н туда — как раз на мятежников и выйдешь. Опять же, начальник штаба обладал замечательной зрительной памятью — как и большинство штабных — и карту помнил довольно точно. Вот, например, по пути речка должна встретиться. И — не одна…