Книга Пушки царя Иоганна - Иван Оченков

Дав поручения домашним, Семен скорым шагом пошел в амбар. Хорек, даже если и вправду завелся, совершенно не интересовал стрельца. Главное было хорошенько припрятать драгоценную добычу, чтобы даже жена не знала о ней и никому не рассказала ненароком по женской своей глупости. Внутри было сухо и пахло сеном. Задумавшись, куда бы лучше сунуть заветный кошель, стрелец на секунду застыл и тут же развернулся, уловив краем глаза какое-то движение. Рука его сама собой легла на рукоять сабли, но выхватить ее он не успел, поскольку в грудь уперлось дуло пистолета.

– Не шуми… – очень тихо, почти шепотом прошипел стоящий перед ним человек, одетый в какую-то рвань.

– Ты кто?!

– Не узнал?.. – прошипел тот в ответ и как-то по-змеиному ухмыльнулся.

У стрельца в ответ совсем опустились руки, ибо на него смотрел не кто иной, как всеми разыскиваемый Иван Телятевский. Мало кто теперь признал бы в этом оборванце прежнего спесивого и богатого дворянина. Но Семен встречался с ним прежде и навсегда запомнил его лицо.

– Укрой меня, – вкрадчивым голосом прошептал ему бунтовщик.

– Да как же я тебя укрою? – изумился тот. – Тебя же все ищут!

– А ты постарайся! Ведь ежели меня схватят, то я молчать не стану.

– О чем ты?

– Запамятовал? – В голосе Телятевского прорезалось ехидство. – Так тебе палачи враз напомнят, кто тогда ночью сигнал подал, что Ивашка Мекленбургский в Кукуй едет!

– Господь с тобой, – взмолился стрелец, – не знал я, что вы задумали! И никогда ни словом, ни делом, ни помыслом даже не злоумышлял про государя!

– Ишь как заговорил! То не иначе, как антихристом его звал, а теперь, значит, – государь!

– Тише ты, – принял решение Семен, – схороню я тебя до поры! А как все утихнет, то и вывезу из Москвы.

– То-то же, – отозвался незваный гость, – а теперь принеси мне хоть хлеба кусок. Какой день не евши…

– Сейчас-сейчас, – засуетился хозяин, – принесу, нечто я без понятия.

В голове стрельца молотом била мысль, что как бы он ни прятал Телятевского, его все одно сыщут, а вместе с ним непременно найдут и Семенову добычу, похоронив надежду на богатую жизнь. Это еще если на дыбу не потянут, на что, к слову говоря, надежды никакой не было.

– Только ты это… – продолжал он, лихорадочно соображая, как выкрутиться из этой истории, – поднимись наверх, там не бывает никто. А то тут заметит кто ненароком. А я тебе сейчас еды принесу.

Слова его, очевидно, показались беглому дворянину основательными, и потому он не стал перечить и встал на лестницу. Поднявшись на пару ступенек, он вдруг почуял что-то неладное и обернулся, но было поздно. Стрелец уже схватил стоявшую в углу слегу и с размаху опустил на голову Телятевского. Удар был так силен, что под бунтовщиком хрустнула лестница, и он с немалым грохотом шмякнулся на пол. Семен же продолжал остервенело лупить по бездыханному телу, пока его орудие не сломалось. Все было кончено – переломанное тело Телятевского лежало так, что не оставалось ни малейших сомнений, что он мертв. Теперь оставалось решить, что делать с трупом.

– Не буду тебя выносить, – хрипло заявил он, обращаясь к покойнику, – тут закопаю. Сроду никто не сыщет!

Забросав тело дворянина всяким хламом, он собирался уже выйти, как вдруг в голове мелькнула мысль: «А ведь сей тать не мог с пустыми руками прийти, наверняка что-то припрятал!» Быстро обшарив амбар, Семен скоро нашел искомое: небольшой куль из рогожи с тяжелым свертком внутри. Торопливо развернув его, стрелец вытащил на свет причудливо изукрашенный ларец. Затаив дыхание, он непослушными пальцами нащупал хитрый замок и случайно нажал на пружину. Неожиданно тяжелая крышка поддалась, и заглянувший внутрь Семен едва не ослеп. На дне ларца лежала богато украшенная драгоценными камнями и сканью шапка с собольей оторочкой, а верхушку ее венчал золотой крест.

Когда жена и дети, обеспокоенные долгим отсутствием хозяина, зашли в амбар, они застали престранную картину. Чернобородый Семен с восхищением в глазах рассматривал диковинный ларец, не обращая никакого внимания на вошедших. Наконец он повернулся к ним и почти с мукой в голосе выдохнул:

– Слово и дело государево!..

В отличие от Кукуя, Стрелецкая слобода пострадала куда сильнее, правда, не вся, а только та ее часть, где имели жительство начальные люди. Терем Вельяминова носил явные следы пожара, а от усадьбы Михальского и вовсе осталось одно пепелище. Дом Пушкарева тоже пострадал, хотя и меньше других. Похоже, погромщики только-только успели ворваться в лавку, прежде чем их отогнала стража.

– Господи боже!.. – глухо заговорил Никита, увидев всеобщее разорение. – Ну отчего я своих в деревню не отправил, как Корнилий?

– Не печалься раньше времени, дружище, – попытался утешить я его, – найдем мы наших девочек, всю Москву перероем, а найдем!

– Прости, государь, – повинился окольничий, – у тебя свое горе, не меньше моего, а я…

– Да погодите вы панихиду петь, – прервал нас Анисим с легкой усмешкой, – сюда гляньте.

Обернувшись на его слова, мы с Никитой едва не потеряли дар речи. Из открывшихся ворот к нам навстречу выбежали домашние Пушкарева, а с ними Алена, держащая на руках маленькую девочку в сарафане. Приглядевшись к ней, я с немалым изумлением узнал в ребенке свою дочь. Спрыгнув с коня, я на подгибающихся ногах пошел к ним, вытянув руки.

– Сестрица, живая!.. – почти простонал Вельяминов и кинулся было вперед, едва не оттолкнув меня, но вовремя остановился.

Маленькая Марта доверчиво прижималась к девушке и немного испуганно смотрела на нас, а когда я попытался ее взять, едва не заплакала.

Мы стояли, глядя друг другу в глаза и едва слышно обменивались короткими фразами. Впрочем, мы могли бы обойтись и без слов, настолько красноречивы были наши взгляды. Казалось, что жизнь вокруг нас замерла, и мы остались одни на всем белом свете. Я, Алена и доверчиво прижавшаяся к ней маленькая девочка.

– Намаялась, бедная, – извиняющимся тоном сказала девушка, – всего боится.

– Но… как?

– Судьба, как видно.

– И то верно, от нее не спрячешься.

– А зачем от нее прятаться?

– Ты ведь знаешь, женат я…

– Знаю.

– И дети у меня есть.

– И у нас будут.

– И как жить будем?

– Как Бог даст.

Немного обалдевший от увиденного Никита с немалым изумлением уставился на нас. Затем, видимо, не найдя, что сказать, прочистил горло и, обернувшись к Анисиму, почти прорычал: –Так ты знал?!

– Простите, государь, и ты, господин окольничий, – повинился тот с хитрой усмешкой, – знал! Только до поры молчать решил, уж больно у вас двоих недругов много. А так – не знает никто, и ладно.

– А у тебя их нет?