Книга Внучка берендеева. Летняя практика - Екатерина Лесина

Огонь окутал его.

И отпустил.

Отступился, откатившись едва ль не до краю поляны, а после рудой волной хлынул, накрыл. И я отвернулась. Не могу глядеть на этакое.

— Мне не больно. — Лойко стиснул пальцы. — Я давно потерял способность испытывать боль. И поверь, это благо… а скоро меня не станет. И я жалею лишь о том, что не помню своего имени.

— Зимовит. — Кирей стоял посеред гудящего огня, и тот не смел Кирею вреда чинить.

Облизывал.

И откатывался.

— Что? — Лойко нахмурился.

— Зимовит… твой отец, который… который все ж отец… его последняя воля, которую он отдал на хранение одному своему доверенному человеку. Правда, оказалось, что тот вовсе доверия не стоит и скоро принес грамоту матушке… так вот, в этой грамоте он называет своим законным наследником, единственным, прошу заметить, наследником, царевича Зимовита, рожденного опять же единственной законной женой.

Пламя светлело.

И запах… запах переменился. Больше не воняло ни волосом жженым, ни тряпьем, но будто бы свежестью потянуло, которая после грозы приключается. А еще пахнуло жаром, и я попятилась. Нет, я верю, что Кирей со своим огнем управится, а все ж… неспокойно.

— Значит, поэтому…

Кирей пожал плечами:

— Она не сказала. Она лишь обмолвилась, что защищает своего ребенка… и что меняться ей слишком поздно. А насколько это правда…

Пламя из белого синим становилось.

Кирей нахмурился.

— Хватит, — сказал он, да только пламя лишь выше поднялось. Закрутилось столбом, вырос он, что ель предивная с синими колючками. И вершиною эта ель в самые небесы уперлась. Солнце и то побелело разом, опаленное. А уж у меня и волосы закручиваться стали, верным признаком, что вот-вот полыхнут.

Я поднялась.

И Лойко подняла.

Может, он и покойник, но…

— Твою ж… — Кирей попятился. И ему, выходит, не по нраву было этакое самоуправство. Столп же огненный стоял, только вокруг себя крутился диким вихрем, и все скорей, скорей. Того и гляди раскрутится и, с привязи соскочивши, полетит-понесется по лесу, изничтожая что живое, что мертвое.

Это что ж мы натворили-то?

Наставник за такое точно по голове не погладит… как бы вовсе оную голову не оторвал иным в назидание.

— Отступаем, — тихо произнес Кирей, со столпа, им же сотворенного, взгляду не спускаючи. И был сей взгляд преисполнен, как пишуть, всяческих подозрений. Но стоило Кирею шажок сделать, как столп покачнулся к нему.

— Вы отступайте. — Кирей замер. — Вас отпустить должен… а я как-нибудь…

От и надо было б бросить этого… обалдуя, который не токмо Зимовиту-царевичу, но и всем нам погребальный костер устроил, да совесть не позволяла.

— Зослава… — Кирей бросил на меня гневный взгляд. — Мне огонь не повредит… я не способен сгореть.

Ага, только от говорил он сие как-то не особо уверенно. От и я не поверила.

Не сгорит он.

Вона, уже кафтан тлеет, и мнится, сие только начало.

— Ты все равно ничем не поможешь.

Не помогу, так хоть попытаюсь… подумаю… а не думается никак… и…

Лойко ступил на поляну, и, о диво, огонь отшатнулся… и столп огненный загудел гневно… а после крутанулся хитро да и ввинтился в землю. Ну, сперва-то мы решили, что в землю… тихо стало… на поляне ни костей, ни даже золота — пепел один остался, беленький, легонький. Дунешь — подымется летним страшным снегом. Никто и дышать не смел, чтоб его не потревожить.

— Ну… — Кирей первым решился заговорить. — Все, кажется… я так думаю…

Ага.

Думает он.

Я хотела чегой-то ответить, да язык к роту прикипел. Кивнула только и пот со лбу смахнула. Матерь моя… с этою учебой и померти недолго. То тебе мертвяки ходют, то травят, а тут вообще едва не спалили. И за что, спрашивается? Только-только мыслю додумала, уже и всплакнуть почти порешила, на радостях, стало быть, что закончилось усе, как поднялся пепел.

И землица задрожала так меленько, что шкура собачья, по которое блохи топочутся. И сама я себя этакой от блохою ощутила, которую того и гляди сдует.

— Да твою ж… — Кирей закашлялся, ибо пеплом роту залепило. А от не надо разевать, когда творится непонятное. Я только и сумела, что щита выставить, хотя ж, видит Божиня, не разумела, от кого энтого щита ставлю и надобен ли он вовсе.

А земля тряслась.

И елки ходуном ходили, кренились, мало не падали… нет, одна от, которая с краешку самого росла, завалилась-таки на бок, с хрустом и грохотом. После-то я разобралась, что не елка громыхала, а нечто огроменное, страшное в земле ворочалось.

— Зослава… — Киреев голос звучал тихо, и от этого уже не по себе стало. — Ты… ты куда энергию направила-то?

Я ее направила?

Да она сама направилась… и вообще я не виноватая.

Ответить не успела, потому как огроменная драконья голова вдруг пасть раскрыла.

И лязгнули зубы-кинжалы.

А в пустых глазницах завихрилось рыжее пламя.

— Мамочки… — ойкнула я, в щит последние силы выплескивая.

— Мамочки, — как-то сипло произнес Кирей и ближе к нам подвинулся.

А Лойко, тот ничего не сказал. Только глядел во все глаза на тварюку, что из земляной норы выкорыстовывалась.

Дракон был…

Был дракон.

Некогда. Ныне-то косточки одни остались. А косточки мы сии на втором курсе учить будьма, стало быть, про то, как какая именуется, чтобы правильно. Ныне ж мы и без поименования глядели… от дернулась лапа, стиснула, впилась когтями в землю и порушила этую землю спеченную, что масло.

Потянулась шея.

Захрустела.

И поползла, что цепь белая, костяная… Голова поднялась, покачнулась… и к нам повернулась.

Сожреть.

От точно сожреть. Вместе со щитом, который, мнится, этакой тварюке на один зубок… дракон осклабился и пасть раззявил. Грозный рык его оглушил, а с елей бедных и вовсе иглица облетела. Порскнули редкие вороны, спеша убраться от грозной твари. Меж тем тварь оная все лезла и лезла… вытягвала хребтину. От и ребра белые показались, плоские да широкие… лапы передние… остатки крылов… дракон расправил и отряхнул, а по щиту моему застучали комочки земли.

— Кирей… что это деется?

— Он забрал мою силу. — Лойко разглядывал дракона спокойно, будто бы видывал этакое диво прежде, да не раз. — Это логично… когда-то его кровь разлилась по поляне. А в крови — и магия древнего мира, которая отозвалась на заклятие. И отчасти благодаря ей я ожил. Не будь дракона, вряд ли бы у матушки что получилось… ко всему, это объясняет, куда уходили силы. Каждое жертвоприношение мы делили…