Книга Мао Цзэдун - Александр Панцов

Только юмор и спасал его в тяжелой ситуации. Да еще — старая бамбуковая флейта. Она опять пригодилась. Грустные мелодии, наигрываемые Мао, наводили, правда, тоску на его жену.

И опять помощь Мао пришла из Москвы. Вернее, от ее новых представителей в Китае, то есть людей, перед которыми и Бо Гу, и Ло Фу только и могли, что стоять навытяжку. Осенью 1932 года в Шанхай вместе с женой (ее звали Августа Элиза, подпольная кличка Сабо — по девичьей фамилии Саборовски) прибыл новый представитель ИККИ — Артур Эрнст Эверт. Разумеется, как Эверта его никто в Китае не знал. Он въехал в страну по американскому паспорту на имя некоего Гарри Бергера, а в кругах КПК стал использовать подпольные клички Джим и Артур. (Уже после Китая он сменит много других имен. Будет известен и как Артур Браун, и как Грей, и как Альберто. А также как Кастро и Негро.) Этот сорокадвухлетний ветеран германской компартии, на протяжении четырех лет (с 1925-го по 1929-й) являвшийся членом ее Политбюро, был в Коминтерне на очень хорошем счету. В 1927 году он входил в состав двух лендер-секретариатов ИККИ: среднеевропейского и британско-американского, а в 1928 году на VI Всемирном конгрессе Коминтерна был даже избран кандидатом в члены его исполкома. С 1929 года он, как и Миф, работал заместителем заведующего Восточным лендерсекретариатом. Как все немцы, был аккуратным и педантичным. Но любил сильно выпить (может быть, потому, что очень долго находился в России?). Как бы то ни было, именно Эверт сыграл важную роль в жизни Мао в тот критический для него период. Именно он оказал строптивому хунаньцу поддержку в его борьбе против внутрипартийных врагов. И это несмотря на то, что сам считал военную тактику Мао «опасной», «пассивной» и «уклончивой». «Генеральная установка Мао Цзэдуна ошибочна (слишком большой упор на эффективность обороны, укрытие в горах и т. д.)», — доносил он в Коминтерн.

Но, узнав о телеграмме Бюро ЦК, Эверт не преминул вмешаться: по его мнению, решение о смещении Мао и его публичной критике «руководство партии в Цзянси» вынесло без предварительной подготовки. Об этом он сообщил секретарю ИККИ Иосифу Ароновичу Пятницкому 8 октября 1932 года. «Мао Цзэдун все еще является популярным вождем и поэтому необходима осторожность в борьбе с ним за проведение правильной линии. Таким образом, мы выступили против этой части решений, потребовали устранить разногласия в руководящих органах и выступили против смещения Мао Цзэдуна в настоящий момент. Пытаемся его переубедить»96. Свою позицию Эверт, разумеется, донес и до руководства ЦК КПК.

В результате Бо Гу и Ло Фу должны были несколько смягчить тон. Но к военным делам все равно допускать Мао не стали. Казалось, лидеры партии просто на дух его не переносили, хотя не общаться с ним конечно же не могли. А в начале 1933 года им даже пришлось встретиться с Мао лично, и с тех пор пути их переплелись настолько, что избегать личных контактов стало просто немыслимо. В конце января 1933 года Бо Гу, Ло Фу и еще один член Временного политбюро, двадцативосьмилетний шанхайский печатник Чэнь Юнь (настоящее имя — Ляо Чэньюнь), одно время отвечавший вместе с Чжоу Эньлаем за работу партийных спецслужб, вынуждены были переехать в Центральный советский район97. Их переезд, по словам Ван Мина, сидевшего, как мы знаем, в Москве, был вызван чудовищным «белым» террором, сведшим «почти на нет возможность существования в Шанхае руководящих центров партии»98. А привел в результате к ликвидации Бюро ЦК советских районов и возложению всего партийного руководства в КСР на Бо Гу. Формально Бюро ЦК и Временное политбюро объединились в новый партийный орган, получивший название Центральное бюро КПК99, однако власть все равно осталась в руках Бо Гу. Ведь именно он в соответствии с указаниями ИККИ определял основную политическую линию партии.

Очевидно, опасаясь, что переезд приведет к новому обострению внутрипартийного конфликта, Политсекретариат ИККИ в марте 1933 года в телеграмме ЦК, посланной через Эверта, специально обратил внимание на «вопрос о Мао Цзэдуне»: «В отношении Мао Цзэдуна необходимо применять максимальную терпимость и товарищеское воздействие, предоставляя ему полную возможность вести ответственную работу под руководством ЦК или Бюро ЦК партии»100. Пересылая эту директиву в Жуйцзинь, Эверт сопроводил ее собственным комментарием: «Мы просим вас тесно сотрудничать с Мао Цзэдуном, но следить за тем, чтобы наша военная работа выполнялась и не нарушалась крупными дискуссиями и колебаниями»101.

С января 1933 года, однако, Исполком Коминтерна и его Дальбюро стали постепенно утрачивать возможности влиять на внутрипартийную жизнь КПК. После отъезда Временного политбюро связь с ним свелась до минимума. Радиограммы, посылавшиеся в Жуйцзинь Эвертом, не могли заменить личного общения коминтерновских эмиссаров с Бо Гу и другими вождями партии. Из партийного руководства в Шанхае на какое-то время оставались только Ли Чжушэн (Славин), возглавивший вновь созданное Шанхайского бюро ЦК, и Кан Шэн. Но последний в июне 1933 года выехал в Москву, где с конца июля под псевдонимами Пятницкий, Кон Син и Босс начал работать заместителем Ван Мина, а Ли Чжушэн через год попал в гоминьдановскую засаду, предал и стал сотрудничать с тайной полицией. В начале октября 1934 года после нового и на этот раз окончательного провала шанхайской организации коммунистическая работа в этом городе практически сошла на нет. Вскоре после этого ИККИ ликвидировал свое Дальбюро102.

Весьма драматично развивались события и в Жуйцзине, где все более разгорался внутрипартийный конфликт. Бо Гу был настолько негативно настроен к Мао, что на первых поpax даже старался избегать с ним общения. Характерно, что, проезжая как-то в январе 1933 года через городишко, в госпитале которого все еще находился Мао, он наотрез отказался навестить «больного». «Надо бы заехать, взглянуть на него», — убеждали надменного лидера товарищи. «А что такого есть у Мао Цзэдуна, на что можно было бы взглянуть?» — злобно отрезал Бо Гу103.

Конечно, он зря так открыто демонстрировал свою недоброжелательность. Хитрый Мао никогда себе такого не позволял. И не потому, что не умел ненавидеть. Просто был осторожнее. А «взглянуть» у Мао Цзэдуна было на что. Он ведь не первый год вел войну с Гоминьданом. Опыт его был богатым, и кое-кто из партийных работников это прекрасно понимал. Не случайно к нему за советом время от время заезжали некоторые партийные чиновники. Среди них — и. о. секретаря парткома Фуцзяни Ло Мин. Этот горячий сторонник партизанской войны после одного из таких посещений добился от членов своего партийного комитета публичного одобрения тактики Мао, чем, конечно, вызвал большой скандал. Пришедший в ярость Бо Гу в феврале 1933 года развернул в партии широчайшую кампанию борьбы с так называемой «линией Ло Мина». Под горячую руку попал и младший брат Мао, Цзэтань, с июня 1931 года исполнявший обязанности секретаря одного из уездных комитетов партии в ЦСР и политкомиссара 5-й отдельной дивизии Красной армии. Его, наряду с некоторыми другими активными сторонниками Мао Цзэдуна, раскритиковали не меньше, чем Ло Мина, а в мае 1933 года даже отстранили от военной работы. Досталось и большинству других родственников Мао, находившихся в Центральном районе. Весной 1933 года потеряла работу Цзычжэнь, до того выполнявшая обязанности секретаря председателя Совнаркома. Ее направили на «перевоспитание» в партийную школу при ЦК КПК. Туда же откомандировали и ее сестру Хэ И, жену Цзэтаня. Партийных начальников не смутило, что Хэ И была на шестом или седьмом месяце беременности. (Кстати, вновь беременной была и Цзычжэнь; нового ребенка, мальчика, она родит поздней осенью 1933 года, но он проживет недолго.) От Хэ И стали требовать «разоблачать» мужа-«оппортуниста» и довели до того, что после родов она тяжело заболела. Ее болезнь сочли притворством, и сам Бо Гу поставил вопрос о ее исключении из партии. Лишь благодаря заступничеству секретаря Контрольной комиссии КПК, исполнявшего также обязанности проректора партшколы, старого члена партии Дун Биу, дело удалось замять. Хэ И отделалась выговором. Но вскоре с должности и. о. командира дивизии сняли старшего брата Цзычжэнь, Мэйсюэ, и тоже направили на учебу — в Академию Красной армии. Репрессии коснулись даже тестя и тещи Мао, престарелых родителей Цзычжэнь, живших на севере Центрального района, в местечке Дунгу. Их обоих лишили работы в местном партийном комитете104.