Книга Маленькое одолжение - Джим Батчер

Я поморщился.

— Мне сказали, в него попало всего две или три пули, — продолжал Томас. Но все равно просто чудо, что он вообще остался жив. Они не знают, вытянет он или нет. Ничего конкретнее Саня говорить не стал.

Я закрыл глаза.

— Послушай, — сказал Томас. — Я в этих краях не самый желанный гость. Но если хочешь, подожду тебя здесь.

Томас не сказал мне всей правды. Мой брат неуютно чувствует себя в больницах, и я совершенно уверен в том, что знаю причину этого: больницы полны больных, раненых и пожилых людей, то есть тех, кого хищник инстинктивно относит к слабейшим, а следовательно, более легким жертвам. Мой брат не любит напоминаний о том, что он по природе тоже хищник. Сам он, возможно, не в восторге от этого, но инстинкты его реагируют на происходящее, хочет он этого или нет.

— Нет, — мотнул головой я. — Справлюсь как-нибудь сам.

Он нахмурился.

— Ладно, — сказал он, помолчав. — Мой телефон ты знаешь. Позвони потом — подброшу тебя домой.

— Спасибо.

Он положил на мгновение руку мне на плечо, потом повернулся, ссутулился, опустил голову так, что волосы почти полностью закрыли ему лицо, и быстро пошел к выходу.

Я вошел в отделение и отыскал холл для ожидающих.

Молли сидела рядом с Черити. Мать и дочь сидели бок о бок, держась за руки. Вид они имели напряженный, усталый. Черити была в джинсах и Майкловой фланелевой рубахе. Волосы она собрала в хвост, и явно не красилась. Судя по всему, ее подняли с постели посередине ночи, и она как была принеслась в больницу. Глаза ее смотрели перед собой, в никуда.

Ничего удивительного. Самый страшный ее сон вдруг сбывался наяву.

Обе подняли взгляд, когда я вошел, и лица у обоих сделались одинаковыми: нейтральными, отрешенными, окаменевшими.

— Гарри, — произнесла Молли тусклым, глухим голосом.

— Привет, девочка, — сказал я.

Черити потребовалось несколько секунд, чтобы отреагировать на мой приход. Она сфокусировала взгляд на дальней стене, поморгала немного, потом перевела его на меня. Она кивнула и не сказала ни слова.

— Я… э… — тихо пробормотал я.

Молли подняла руку, останавливая меня. Я заткнулся.

— Так, — сказала она. — Э… Дайте подумать, — она закрыла глаза, сосредоточенно нахмурилась и заговорила, разгибая пальцы по мере перечисления. — Люччо говорит, что Архив вне опасности, хотя в сознание не приходила. Она сейчас дома у Мёрфи и хотела с вами поговорить. Мёрфи просила передать вам, что с ее лицом все будет в порядке. Саня тоже хотел поговорить с вами — по возможности, скорее, в церкви Святой Марии.

Я отмахнулся от всего этого.

— С этим разберусь позже. Как папа?

— Серьезно повреждена печень, — произнесла Черити лишенным выражения голосом. — И одна из почек, настолько серьезно, что ее не спасти. Одно из легких. Поврежден позвоночник. Одно из ребер раздроблено на мелкие осколки. Двойной перелом таза. Перелом челюсти. Мозговая гематома. Травма одной из глазных ниш. Они еще не знают, сохранит он глаз или нет. Возможно, повреждение мозга. Этого они тоже еще не знают, — глаза ее наполнились слезами и снова уставились куда-то вдаль. — И сердце задето. В нем осколок кости. Ребра, — она вздрогнула и зажмурилась. — Его сердце. Его ранили в сердце.

Молли придвинулась ближе к матери и обняла ее за плечи. Черити прижалась к ней; из глаз продолжали течь слезы, но ни звука она не проронила.

Я не Рыцарь.

И не герой.

Герои держат свои обещания.

— Молли, — тихо произнес я. — Мне очень жаль.

Она подняла на меня взгляд, и губы ее дрогнули. Она мотнула головой.

— Ох, Гарри, — сказала она.

— Я пойду, — пробормотал я.

Лицо Черити ожило, и она произнесла неожиданно ясно и разборчиво: — Нет.

Молли потрясенно уставилась на мать.

Черити встала. Лицо ее блестело от слез, глаза потемнели от тревоги и усталости. Долгую секунду она смотрела на меня.

— Семьи держатся вместе, Гарри, — сказала она и вдруг гордо задрала подбородок. Даже горечи в ее глазах немного поубавилось. — Он бы остался ради вас.

В глазах моих все немного расплылось, и я сел на ближний стул. Возможно, это просто наступила реакция на все напряжение последних дней.

— Угу, — хрипло произнес я. Комок в горле мешал говорить. — Он бы остался.

Я обзвонил всех из списка Молли и попросил подождать меня до тех пор, пока не прояснится с Майклом. Все за исключением Мёрф огорчились отсрочке. Я посоветовал им идти к черту и повесил трубку.

А потом уселся рядом с Молли и Черити и стал ждать.

Больничные холлы всегда наводят тоску. Тот факт, что рано или поздно почти каждому из нас доводится торчать в таких, не делает их приятнее. В них всегда немного холоднее, чем стоило бы. В них всегда пахнет чем-то резким и чистотой. В них всегда тихо — так тихо, что слышно жужжание люминесцентных трубок — вот, кстати, еще одна обязательная примета больничных холлов: люминесцентные трубки. Почти все сидящие в них пребывают в таком же плохом настроении, как вы, так что приятно побеседовать с ними, скорее всего, не удастся.

И всегда перед глазами маячат настенные часы. Не простые часы, особенные. Кажется, будто они всегда идут слишком медленно. Посмотрите на них раз, и они скажут вам время. Посмотрите на них спустя полтора часа, и они скажут вам, что прошло две минуты. При всем этом они каким-то образом ухитряются напоминать вам о том, как быстротечна жизнь или как мало времени, возможно, осталось тем, кого вы любите.

День тянулся медленно, словно ползком. Дважды выходил врач сообщить Черити, что все пока еще неважно, но что они работают. Второй выход пришелся на обеденное время, и док предложил ей выйти поесть, и что они смогут сказать что-нибудь определенное часа через три-четыре.

Еще он спросил, не знает ли она, соглашался Майкл на то, чтобы его органы использовались в качестве донорских, или нет. Так, на всякий случай, сказал он. Он не смогли найти его водительское удостоверение. Я точно знал, что Черити очень хотелось сказать врачу, что он может сделать с этим своим вопросом, куда засунуть и как глубоко, но вслух она сказала, что Майкл сказал бы ему — да, конечно согласен. Врач поблагодарил ее и ушел.

Я спустился в кафетерий вместе с Черити и Молли, но есть мне что-то не очень хотелось. Я решил, что Черити помогает держаться материнский инстинкт — в конце концов, она уже несколько дней не общалась с детьми. По дороге я улизнул, сославшись на то, что мне нужно размять ноги — что было истинной правдой. Порой, когда в голове творится слишком много всякого, полезно немного прогуляться.

Поэтому я бродил по коридорам, никуда специально не направляясь, стараясь только не оказываться в непосредственной близости от больничного оборудования, от которого могла зависеть чья-то жизнь.